Лабиринт (СИ)

— Ну, так плохо о тебе я не думал, — Алекс максимально расслаблен и улыбчив. Очевидно, что своим признанием я сбросила камень с его души, — но я думал, что, возможно, ты просто сбежала с ним, а потом он обманул тебя.

— Зачем ему это? — пожимаю плечами.

— Назло мне, и чтобы лишить меня алиби, например. Но вообще-то, он ведь был неравнодушен к тебе, если помнишь! — недобро прищуривается.

— Не помню, — отвечаю тоже почти со злостью, — этот человек всегда был никем для меня… И какое ещё, нафиг, алиби?

— Забудь! — Алекс играет бутылкой, не обращая на меня никакого внимания, — дядя Бенджи выстроил фактаж для обвинения. И тогда это было простое совпадение — твое исчезновение, удобное для него, как понимаю я сейчас. Но копы интересовались моим алиби в ту ночь, когда произошёл взрыв. А был я с тобой! То есть подтвердить мое алиби могла бы только ты.

Переводит взгляд на меня, а до меня еще только-только доходит.

Как назло, начинается икота. Набираю полные лёгкие воздуха, чтобы прекратить это. Безуспешно.

— Знаешь, что сказал мне следак, который вел дело?! Что ты — плод моего воображения. Сказать честно, я и сам был готов поверить в это…

— О Боже, прости, — икаю и тяжело вздыхаю. Так недолго и до пьяных слез дойти! Неловко глажу его по спине, но Алекс почему-то отодвигается.

Коротко просит не гладить его. Ага, гордый значит. Ну и ладно, оставляю в покое его спину. Он же не собачка, в конце концов, чтобы так проявлять свое сочувствие.

— Ну хорошо, а если он не признается?

— Признается, — в тоне Алекса сухая уверенность. Делает ещё глоток, — я заставлю его рассказать мне все! Намочить штанишки, — усмехается. Говорит это даже, как мне кажется, с каким-то удовлетворением, — понимаешь, из-за жажды наживы он убил единственного своего кровного родственника, который был ему как сын.

— А что потом? — шепчу в ответ. К счастью, проклятая икота заканчивается.

— Потом сдам его интерполу! Я уже это делаю… Он числится в международном розыске много лет.

Надолго замолкаем. Алекс с вопросом в глазах протягивает мне бутылку. Беру ее ослабевшей рукой, хотя не должна бы! Но сейчас все равно.

Я пью за любовь, втайне от него. За чистую любовь той семнадцатилетней девочки, и за себя сегодняшнюю, проживающую никчемную, неинтересную жизнь. Пью за то, чтобы колесо, в котором давно кручусь белкой, хоть немного замедлилось, а лучше остановилось совсем, дав мне возможность вдохнуть, наконец, настоящей жизни.

Сижу и раздумываю — жалея себя, жалея Алекса. То погружаясь в воспоминания, то заставляя себя встряхнуться и чуть не смеясь от жуткой каши в голове. Мысли гудят в ней роем непослушных пчел! Последняя эмоция — веселье от сравнения.

— Чем занимаешься? — неожиданно спрашивает Алекс.

— А?

— Я смотрю, ты как-то уж очень ушла в себя…

— Да так, — отвечаю весьма уклончиво, с широкой глупой улыбкой на лице, — радуюсь, что все хорошо. Забери-ка бутылку. И больше не давай! Даже если попрошу, окей?

— Окей. Итак! Тебе стало известно, что я женат, только что. Откуда? — он смотрит внимательно, поставив бутыль на тумбочку. Но, тоже широко улыбается мне.

— От верблюда, — хихикаю.

— От верблюда?

— Ну, так у нас говорят, когда информация засекречена, — мне смешно, но стоит сказать, что узнала об этом я от Кати, как он преображается! Вижу ясные, абсолютно трезвые глаза Алекса. А не притворяется ли он, что пьёт? Хотя, бутылка-то почти пуста.

— Я ничего не говорил Кате об этом.

— Ну, а если, — сосредоточенно размышляю, — она что-то на той квартире, в Нью-йорке заметила?

— Исключено. Это квартира организации, перевалочная база для любого агента. Там почти нет моих личных вещей. Думай ещё!

Чешусь. Ерзаю.

— Тогда не знаю, Алекс! Я спросила у нее в письме, но она пока не ответила.

— Так, ясно, — он откидывается на спину, заложив руки за голову, и вперяет взгляд в потолок, — значит Уилл, мать его.

— Уилл?! — туговато соображаю, и очень сейчас, кстати, страдаю от этого.

— Да, — я вот чувствую, что Алекс зол на парня.

— Ну-ну, — зачем-то успокаивающе хлопаю его по руке, и снова смеюсь. На смену икоте неожиданно приходят приступы смеха, которые мне сложно контролировать. Смотрит косо, странно, — не нужно так расстраиваться. Это ж не государственная тайна? А может, расскажешь о жене? Ну, как бы для справки, или для общей информации..

И снова я давлюсь от смеха, ругая себя за это почем зря, а Алекс, вздохнув, поднимается и садится по-турецки. Отодвигает от меня бутылку подальше, которую я ловко пытаюсь схватить с тумбочки. Смотрит печально и строго.

— Тогда мне придётся сделать еще один большой глоточек, — говорит он, уведя ее из-под моего носа в самый последний момент, когда я уже видела ее своей, и нагло делает глоток, — а лучше два!

Смеемся.

— Нам еще по косяку не хватает для полной картины, — выдаю, переведя дыхание после смеха и возвращаясь в свое обычное спокойное состояние.

— Неа, косяк ты не потянешь после виски. Убьет, — на этом подвисает.

— Так что там жена? — напоминаю.

— Давай, лучше, ты первая?

— Это в каком смысле? — неслабо озадачиваюсь.