Лабиринт (СИ)

— Расскажи про мужа, пьяная Женя! — подтрунивает Алекс, усмехаясь.

Раздумываю — обидеться или нет? Не так уж я пьяна. А еще, мне ужасно не хочется ничего рассказывать! Но, таки приходится отозваться скупым обещанием быть второй. Мне слишком интересно послушать про его жену, а он ведь тоже имеет право задавать вопросы.

— Тема для меня, на самом деле, больная, — признается Алекс. Он немного напряжён, я чувствую, — и вместе с тем, как ты сказала, все до смешного просто! Мой брак — это про несбывшиеся надежды. А вообще, никакого брака давно уже нет.

Дальше он опять замолкает. Мне даже приходится потормошить его немного вопросом «И что за надежды?» — в ответ смотрит до жути пронзительно. Почему-то смущаюсь. В свою очередь, изображаю сочувствие на лице, которого на самом деле не испытываю.

— Надежда на любовь оказалась химерой, и вот это было больнее всего, — несколько пафосно произносит Алекс, и отдирает одним движением этикетку с бутылки. О, символично!

— Ну, а конкретнее? — требую конкретики. И, так как язык мой чуть-чуть заплетается, произношу медленно и со значением, — ты Толстого читал?

— Кого?

— Лев Николаевич Толстой, — объясняю подробнее, чтобы он все понял, как следует, — «Анна Каренина» — вот очень хорошее произведение, рекомендую. Но, конечно, оно больше для тех, кому за тридцать — как раз для тебя! Итак… Ага. На чем я остановилась? Толстой писал в нем, что все счастливые семьи похожи друг на друга, а каждая несчастливая семья несчастлива по-своему. Теперь скажи-ка, почему ты был несчастлив в этом браке? И любил ли ты вообще?

— А ты сама-то любила? — задиристо отвечает он, терпеливо дослушав мой спич до конца, не перебивая. Но со сложным, надо сказать, выражением лица, — нет, не любил. В принципе, это все!

Дальше разговор несколько стопорится. Пока Алекс не произносит, интимно привалившись ко мне:

— Ну, а теперь ты.

Отодвигаюсь, вдруг обращая внимание на то, что мы до сих пор лежим в одной кровати! Это ненормальная ситуация, определённо.

— Я?! Да ведь мы ещё с тобой не закончили. Женился-то тогда зачем? Если без любви.

— Затем, что, — он смотрит куда-то в область моей шеи и ключиц, и от этого почему-то мурашки по коже волнами, — доходило долго.

С тоской ощущаю уже подступающий, новый приступ неконтролируемого смеха. Однозначно, несколько последних глоточков виски были лишними.

— Вообще-то, не смешно.

— Да и мне тоже, — вздыхаю, на удивление, легко сумев справиться с собой. В этот раз, — аналогично. И я думала, любовь. Ан нет! Такая история.

— Никакая это не история! Всего пару слов? Очень мало. Так нечестно… как ты говоришь — конкретнее, — хищно требует, вновь тесно приваливаясь ко мне и буравя взглядом.

— Но тогда и ты, — слабо протестую.

— Договорились! — отвечает решительно, и даже без пауз, — знаешь, у моей жены есть всего один недостаток, но важный для меня, и который перечеркнул все. Если хочешь интимных подробностей — будь готова и к моим интимным вопросам, на которые я тоже захочу ответ, — добавляет с таинственным видом.

Меня распирает от любопытства, да, но, поразмыслив немного, понимаю, что не хочу рассказывать от слова совсем что-то сокровенное о своем браке с Гришей. Алекс ждет реакции. И, не дождавшись, усмехается, со странным, лихорадочным блеском в глазах:

— Ага, так я и думал! Ну ладно. Есть ещё кое-что… Мы с ней пережили трагедию. Потеряли неродившегося ребёнка… Забеременеть — это было ее идеей-фикс, одержимостью, но стало в итоге лакмусовой бумажкой для нашего брака. Все проблемы в тот момент оголились, обнажив до самого нутра нас обоих. Мы увидели, оба, что слишком разные, и разного хотим от жизни. Я не оправдываю себя, наоборот — сожалею о многом, но мне не нужен этот человек, Женя. Это точно.

Он замолкает, а я округляю глаза, переваривая услышанное. Испытываю к нему, и к ней самое искреннее сочувствие! К ней даже больше.

— А… на каком сроке? — задаю этот не самый умный вопрос. В конце концов, разве сей факт имеет какое-то значение?

— На каком-то раннем, не скажу точнее, — отзывается Алекс устало, — я не успел ничего почувствовать, для нее же это стало концом света… Очень скоро ее депрессия по поводу потери, и маниакальное желание попробовать снова, стали сводить меня с ума. Я не смог попросить развод, на фоне этих вечных разговоров о любви, на фоне слез… Ушёл с головой в работу, сутками не бывая дома. Наш дом превратился для меня в тюрьму. На самом деле, я понимаю, что просто не любил ее! Жить вместе и дальше, мучая друг друга, не имело никакого смысла… Женевьева, почуяв неладное, приняла решение вернуться туда, откуда родом, это в Йоркшире. Она уже почувствовала неизбежность развода, и только расставание, как будто бы временное — чтобы прийти в себя, стало поводом отсрочить наш развод.

Алекс снова пьёт виски, а я слушаю его, затаив дыхание. Даже не двигаясь.

— Женевьева, — произношу задумчиво, медленно, словно пробуя это имя на вкус, — красиво.

— Да! Похоже на твое…

Я долго вглядываюсь в четкий профиль сидящего в неподвижности Алекса, прежде чем снова «потормошить его немного».