Лабиринт (СИ)

— Спасибо, — он морщится, давно отвыкший от такой жирной еды. Но селяне из глубинки народ неприхотливый, и любят, чтобы было пожирнее да посытнее.

Гриша с детства ненавидел ее стряпню. Женя готовила хоть и не каждый день, но вкусно и даже изысканно — матери никогда было не понять ее оригинальные овощные супы без зажарок, пасту и лазанью. А уж Женины суши домашнего приготовления вообще были где-то за гранью восприятия Веры Капитоновны!

— Ты кушай, Гринечка, — мать грузно присаживается рядом и, опираясь ладонью о щеку, с любовью рассматривает свою кровиночку, — знаешь, как мы с тобой заживём! До чего же хорошо, что ты эту непутёвую спровадил! Разговор у меня к тебе есть. Серьезный.

Тут он замечает большие, почерневшие от времени металлические судочки для теста, рядами выставленные на подоконник, и удивляется. В таких, насколько он помнил, она печёт дома хлеб. Сюда их привезла с собой, что ли? Да на сколько же она приехала?

— Мам, а ты надолго? — осторожно спрашивает он, — как твое здоровье? Что еще за разговор?!

Она для начала причитает немного, жалуясь на свои ноющие суставы и неважное сердце, но Гриша не особо верит этому. Глядя на ее пышущий здоровьем вид, у него почему-то сохранятся стойкое ощущение, что она и его переживёт.

У Веры Капитоновны он единственный ребенок, с мужем она давно развелась — да что там, фактически муж сбежал, не выдержав тяжелого характера супруги.

— А я насовсем, Гринечка! — и его пугает до дрожи этот лихорадочный, радостный блеск в ее глазах, — распродаюсь я.

— Как?! — Гриша холодеет.

— Старая я стала, Гринечка. Устала от своего хозяйства, нет уже сил смотреть за домом и огородом. Козу и курей продала, собаку соседи взяли, а дом выставила на продажу. Оно, конечно, там копейки все стоит, но хоть что-то будет нам в подспорье. Зимой натопить дом дровами для меня уже одной невмоготу, а за весь день и словом обмолвиться не с кем! Пришла пора тебе, сына, досмотреть мать.

И Гриша вскакивает, шумно дыша, не выдержав! Бросает ложку. Их взгляды скрещиваются как клинки — и он опускает свой первым.

Садится, опустив голову. Берётся за кусочек хлеба ослабевшей рукой.

Вера Капитоновна женщина суровая, хоть и чуть что не так — хватается за сердце, умело манипулируя сыном. Такая его враз переломит, что Гриша уже видит по непреклонному выражению ее лица и нахмуренным бровям. Постепенно до него начинает доходить, что она уже все решила.

— Ты, конечно, можешь пойти на съёмную, если что не нравится, — язвительно добавляет она, и Гриша только скрипит зубами в ответ, представляя свои мытарства, — я как-то одна на пенсию проживу. В городе, без хозяйства, всяко полегче. Но с матерью родной тебе ведь лучше будет! Накормленный, обстиранный, глупыш. Чего ж тебе ещё надо, хороняка?

— А если я жениться снова захочу? — задаёт он вопрос страдальчески, но с вызовом. Вера Капитоновна лишь раскатисто смеётся в ответ.

— Хватит, наженихался, Гринечка! Нахрена тебе посторонняя баба в доме?

— А как же дети?

— Какие тебе дети, сороковник на носу! Когда воспитывать, на пенсии? Нет уж, обойдёмся. Не всем судьба. А то родишь такого, выкормишь, а он тебе на старости лет не обрадуется, когда немощной совсем станешь, и будет рожу воротить, да забудет сразу, кто деньги на квартиру дал…

Гриша снова вскакивает. И убегает, не дослушав. Неприятности по работе, как и почти бывшая жена отходят куда-то на второй или десятый план. Он с позором сбегает в туалет, чтоб как в детстве, покурить и поплакать в одиночестве.

Глава 55

Бахр-Дар, Эфиопия

Алекс возвращается только через пару часов, когда я уже начинаю волноваться за него, периодически выглядывая зачем-то в густую, чернильную тьму за окном.

Не похоже, чтобы у него было оружие. Какой бы крутой агент ты ни был, зачем назначать встречи в такой стране как Эфиопия в столь поздний час? Пытаясь занять себя, я бесцельно слонялась по квартире в своей новой безразмерной футболке и джинсовых шортах. Неожиданной и приятной находкой стала целая гора экзотических фруктов в красивом разноцветном блюде на кухне, откуда я решилась стянуть нечто самое для себя привычное — банан.

В принципе, для ужина мне бы вполне хватило, не чувствую себя голодной. Но когда Алекс бесшумно заходит на кухню, с довольной рожицей потрясая передо мной шуршащим белым пакетом, я радуюсь ему как ребёнок!

— Нашел неподалёку один ресторанчик с европейской кухней, позавтракаем там утром? — предлагает он, раскладывая на столе какие-то консервы, сливочное масло и хлеб, с воодушевлением пещерного человека, раздобывшего мамонта, — это показалось мне самым безопасным. Консервы из ЕС.

— Круто!

— Да.

— И я нашла кое-что в холодильнике, — оповещаю.

— Надеюсь, не расчленённый труп сержанта? — ухмыляется он, но тут же обрывает сам себя, состроив при этом забавную гримаску, — извини! Знаю, не смешно.

И добавляет, брезгливо вынимая из холодильника какой-то непонятный кусок мяса в фольге и лепёшки зелёного цвета:

— Это не намного лучше! Похоже на ынджер. Будешь?

Смеёмся.