Лабиринт (СИ)

Уныло размазываем по тарелкам овощной, по типу гаспачо, суп с добавлением крупной нежной фасоли, делая друг перед другом вид, что едим. Вообще, кормят нас здесь очень сытно и часто, но счет за такую любезность будет предъявлен несоизмеримо дорогой!

Есть и второе блюдо, накрытое круглой металлической крышкой, с заботливо предложенными на отдельной тарелочке столовыми приборами, но обе мы даже не притрагиваемся к ним, закончив прием пищи.

— Женечка, что же дальше? — тихонько ноет Катя, — папа, наверное, с ума сходит.

Стискиваю зубы, до боли сжимаю руки в кулаки, пряча их в карманы. Надо держаться. Не сломаться — главное! Когда-то это все закончится. Чем бы ни закончилось. В голове упорно крутятся строчки из Библии: твердого духом Ты хранишь в совершенном мире, ибо на Тебя уповает он…

Качаюсь как маятник, сидя на своей кровати, пока мою медитацию и монотонные жалобы Катюши не прерывает наша постоянная уже за эти кошмарные дни медсестра. Она заходит в палату с тем самым ненавистным мне охранником, имени которого я даже не хочу знать. Вслед за ними проскальзывает та, которую я для себя окрестила как «переводчица».

Наблюдаю за ними безучастным взглядом, останавливая свое покачивание. В руках охранника ноутбук. Он принимается устанавливать его на нашем столе, а медсестра улыбается, заметив почти нетронутую еду:

— Ай-ай-ай! Совсем раскисли, девочки. Что, повара наши плохо готовят, да?

— Что вы собираетесь делать? — спрашиваю отрывисто, игнорируя ее вопрос.

Сестра тут же пересаживается ко мне и плотно прижимается, подрагивая. Обнимаю ее.

— Чего они хотят? — шепчет мне в ухо.

— Ты че, тупая?! — ухмыляется мне охранник, — ноута не видишь? Давай присаживайся. Можешь сестру взять. Мужу твоему будете звонить. Чтоб не суетился там раньше времени.

— Катюнь, позвоним Грише и папе? Мы ведь как раз хотели, — ободряюще улыбаюсь ей и беру за руку, — пойдешь со мной? Или посидишь здесь?.. Пойми, надо, котёнок.

— Сопли долго еще будете разводить? — интересуется цербер, внаглую устраиваясь сразу за ноутбуком так, чтобы его не было видно, но очень близко к моему стулу.

К горлу подкатывает тошнота. Ненавижу его.

Тем не менее, идти надо. Катя решается поучаствовать — в итоге я сажусь на стул, а она встаёт позади, положив руки на мои плечи. Цербер дает последние указания в духе «только без фокусов», и я звоню Грише.

Как же я рада, что Катя плохо знает английский и многое не понимает из того, о чем говорю с нашими похитителями. Не слышит этих угроз.

— Привет! Ты папе сообщил о нас? — сходу интересуюсь у мужа. Он выглядит слегка помятым в своей домашней одежде.

— Приветик, — бросает небрежно, — естественно! Кинул смс и даже напомнил вам позвонить. Если он сам не в курсе!

Опять до боли сжимаю кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. Телефонов нас лишили, папа с ума сходит, это точно! Затем заставляю себя выдохнуть и чуть расслабиться. Если начну рыдать прямо здесь, наше положение только ухудшится.

Неприятный разговор продолжается.

— Ну что там, как? Привет, Катюх! — наконец, замечает Катю, она лепечет ему «привет», — что там, все супер? Готовишься?

Она кивает.

— Да в общем, у нас все хорошо, — я улыбаюсь подчеркнуто жизнерадостно, — как ты?

— К операции-то все готово? Когда операция?

И снова меня обдает то жаром, то холодом. Господи, дай мне побольше сил и самообладания. А лучше помоги выбраться из этого ада!

Какие у меня шансы выжить после такой операции, и что за врачи будут удалять мне жизненно важный орган, насколько они компетентны? Если бы Гриша только знал, что готовить будут не Катю, а меня! Хотя, разве это что-то бы поменяло?

— Точно не знаю, — отвечаю с усилием, — наверное, все решится в ближайшие дни. Рано или поздно, — запинаюсь, — рано или поздно нам скажут точную дату.

— А ты что, спросить не можешь, что ли? — искренне удивляется, — так значит, вы просто торчите в больнице и все?! А оплачивать кто будет, проживание там, питание и остальное, пока вы просто ждете?

— Не ты точно, Гриш, — горько усмехаюсь.

— А, это, типа, я виноват?

— Никто не виноват, Гриша. Вернее, я! Я одна во всем виновата, — глаза снова начинает предательски пощипывать. Если слезы хлынут сейчас мощным потоком, мне будет их не остановить! Переводчица за крышкой ноутбука начинает делать мне отчаянные знаки. Внутренне собираюсь, в который раз. И продолжаю наш диалог как ни в чем не бывало, — да все нормально, не переживай! Оплачивает фонд.

Дальше просто молчим.

Мне кажется, и тугодум бы уже начал догадываться, что у нас какие-то проблемы! Общаемся с ним, обе с Катей напряженные донельзя. Он спрашивает о погоде, об Америке, а потом выдаёт:

— Катюх, я что-то не узнаю твою сестру! А ну скажи ты, когда домой-то?

Никогда, вдруг тихо звучит в моей голове спокойный ответ.

И меня так же неожиданно отпускает. Перестаю дрожать. Невозможно дрожать 24/7! Становится ясно как день, что мне глубоко безразличен этот человек. Я бы и не вернулась к нему никогда.

Точнее, не вернусь, если выживу.