Лабиринты чувств

Перед Юлькой стояла вылитая Лида, только… чернокожая. Даже халатик на ней был почти той же расцветки, старый, блеклый и полинявший.

В полумраке коридора было не разглядеть деталей, однако Юля ничуть не удивилась бы, увидев вместо одной из пуговиц английскую булавку.

И самым ошеломляющим было то, что жесткие темные волосы негритянки были накручены на допотопные железные патроны-бигуди!

А ведь девушка предвкушала встречу с экзотической «неописуемой красавицей», волосы которой повторяют строение нашей Галактики! Именно так охарактеризовал свою жену милый влюбленный Кошкин.

Какой он, оказывается, идеалист!

«Видно, такая уж у меня судьба, — сказала Юля сама себе. — Родилась под созвездием Близнецов, имею сестру-двойняшку. А потому, наверное, и остальные люди вокруг меня двоятся, повторяют друг друга…»

Что ж, в данном случае, может, это и к лучшему. С Лидиным двойником общаться проще и привычнее, чем с некоей загадочной африканской незнакомкой.

— Чего надо? — нелюбезно осведомилась черная Лида совершенно без иностранного акцента, с акающим московским выговором. — Ходят тут всякие…

Как это было знакомо!

— Здравствуйте. Вы Сесиль?

Лида-Сесиль нелюбезно ответила вопросом на вопрос:

— И что дальше?

— Я от вашего мужа.

Сесиль наметанным взглядом оценила фигуру посетительницы, отвечающую всем стандартам подиума.

— В манекенщицы проситься? Пошла вон. Здесь не бюро трудоустройства!

— Да нет, я…

— Откуда адрес узнала, говори! Он в справочники не внесен.

— Матвей мне сам дал.

— Во врет и не краснеет!

— Сесиль, вы не поняли, — Юлька затараторила быстро-быстро, чтобы ее не успели вновь прервать — Я не к нему, а наоборот, от него! Он сам просил меня зайти.

Сесиль, однако, исхитрилась ее перебить:

— Говорила ему тыщу раз: не связывайся с бабами, стриги мужиков! Они не такие приставучие.

— Я не баба! — Юлька повысила голос и произнесла строго и внушительно: — Я автор передачи, в которой ваш муж снимается.

Сесиль, осмыслив это сообщение, переменилась в лице и вдруг вскрикнула по-французски:

— Oh, mon Dieu! — что означало «Боже мой!» От волнения в ее голосе сразу проявился мягкий французский акцент — Экскюзе-муа, извините, пожалуйста! Я слышала о вас много хорошего. Вас зовут Жюли?

Юлька секунду поколебалась и вызывающе, на манер самой Сесиль, а также своей дорогой соседки Лиды, бросила:

— И что дальше?

Похоже, они поменялись ролями. Теперь Юля была хозяйкой положения.

А Сесиль, кажется, сразу разучилась говорить по-русски и только виновато округляла полные, по-африкански вывернутые губы:

— О! О!

Не будь она чернокожей — сейчас, наверное, страшно бы покраснела. Надо сказать, смущение ей шло. И уж, по крайней мере, было больше к лицу, нежели блистательно освоенное российское хамство.

Негритянка сделала приглашающий жест, и Юля отметила про себя, какая трогательно розовая у нее ладошка.

Сесиль метнулась куда-то в глубь квартиры, и Юлю тут же окружили пять очаровательных мулаточек, мал мала меньше.

Лопоча русские и французские слова вперемежку, дети стащили с гостьи куртку и крепко схватили Юлю за руки — две девчушки справа и две слева. А самая маленькая, лет трех, бесцеремонно взобралась к ней на шею, ловко цепляясь за одежду, точно африканский лемурчик.

Журналистку втянули в гостиную и усадили на изящное бархатное канапе.

В квартире было сильно натоплено: видимо, в дополнение к стандартным батареям где-то имелись скрытые калориферы. Возможно, пристрастие к жаре — это единственное, что сохранила Сесиль Кошкина из традиций родной Африки.

Дочурки имиджмейкера, в отличие от их обрусевшей распустехи-матери, выглядели словно сошедшими с рекламного плаката. Яркие платьица с оборочками — длинные, до самых щиколоток, обтянутых белыми ажурными колготками. Ножонки обуты в модельные лакированные туфельки, а не в домашние тапки.

Прически — фантазийно-эксклюзивные. На каждую из них, конечно, было затрачено немало времени и стараний: понятно, почему Кошкин страдал от недосыпания.

На забавных головенках смуглых созданий среди жестких непослушных завитков красовались рыбки, птички, ромашки и незабудки. А шевелюру самой маленькой девочки — по-негритянски кучерявую, однако, по странной прихоти генокода, белобрысую, — венчал крошечный, затейливый крылатый дракончик.

Юлька была рада, что получила «сидячее место». Постороннему в этой комнате двигаться было бы опасно. Повсюду на стенах — идеально чистые зеркала, почти полностью заменяющие обои. Можно врезаться, по ошибке решив, что перед тобою пустое пространство. И поранишься, и интерьер испортишь так, что вовеки потом не расплатиться.

Из-за этих зеркал и жилище Кошкина напоминало столь любимые им парикмахерские.

А девчонки сновали туда-сюда, безошибочно ориентируясь в этом фантастическом многомерном, множащемся пространстве. Зеркальные поверхности отражали их под разными углами, и казалось, что детей не пятеро, а, скажем, полсотни.

«Опять двойники», — подумала Юлька.

Вдруг одно из зеркал отъехало в сторону, и открылся проход в соседнее помещение, по всей видимости, спальню.

В проеме стояла неописуемая красавица. Без всяких преувеличений.