Лабиринты души

Ночью жестокий шквал обрушился на судно. Прочность корабля не соответствовала великолепию его убранства, разбушевавшиеся волны ворвались в трюмы, и к рассвету только одинокая шлюпка с Илионой и Мердолом оставалась на поверхности пучины. Последние минуты корабля и гибель команды еще стояли перед глазами леди, вызывая в душе ужас и отвращение. Узнав о пробоине, капитан и помощник незаметно спустили на воду шлюпку. Она не могла вместить всех, и Мердол предоставил команду собственной судьбе. Однако увидав, что капитан покидает корабль, матросы кинулись помешать ему. Жестокая схватка, в которой пали помощник и несколько человек команды, отвлекла экипаж от борьбы со стихией. Обреченный бриг подставил борт под высокую волну и перевернулся.

Двое суток Мердол не отрывался от руля, пытаясь держать шлюпку по ветру. Буря не унималась.

— Илиона! — взмолился наконец капитан. — Если вы действительно дружите с морем, то пора к нему обратиться. Мои силы на исходе, а без меня лодка пойдет ко дну.

Леди молчала.

— Я знаю, вы презираете меня, — продолжал он. — Капитаны разделяют судьбу своих кораблей. Но это мое первое судно и первый рейс. К тому же у меня есть еще одно оправдание. Вы. Я единственный, кто мог бы спасти вас, остальные выбросили бы вас в море — женщины на борту не приносят счастья, горькая, но верная истина.

Илиона прервала его речь:

— Не надо оправданий, сэр, за вашей спиной идет судно.

Мердол обернулся, и лицо его перекосилось от ужаса: следом за ними шел полузатопленный бриг со сломанными мачтами, как две капли воды похожий на его погибший корабль.

— Неужели судно медлит отправиться ко дну и хочет захватить с собой капитана?!

Мердол, забыв об усталости, налег на весла. Быстро наступивший мрак поглотил страшное видение. На рассвете следующего дня, среди угрюмой процессии бесконечных валов, настойчиво бегущих к неведомой цели, сверкнули огни. Сквозь серое полотно предутреннего тумана вырисовывались очертания каравеллы, стоящей на якоре, очевидно пережидающей шторм. Этот тип корабля был столетней давности, и встреча с ним могла вызвать удивление, но Мердол был уже не в состоянии раздумывать. Он повел шлюпку к самому борту, и через минуту им скинули веревочную лестницу. В тот момент, когда Илиона ухватилась за нее, волны накренили судно, и из воды выступило ярко освещенное окошко иллюминатора. Оно оказалось как раз на уровне лица леди, и она невольно прильнула к нему. Всего один взгляд внутрь каюты бросила Илиона, но представившаяся ей картина запечатлелась в ее мозгу как раскаленное клеймо на всю жизнь. Среди великолепия интерьера, носящего торжественный, но траурный оттенок, в мягком сиянии канделябров, отраженных парчой и зеркалами, глазам ее предстал принц. Юноша с ясным, чуть печальным лицом, полным какого-то отрешенного величия и покоя, сидел в резном венецианском кресле. Его каштановые волосы завивались у плеч крупными локонами; нежная кожа казалась прозрачной и словно освещала тончайшее кружево воротника. Горностаевая мантия сползла к ногам, золоченые ножны короткой шпаги упирались в нее. Одно вызывало недоумение и трепет— странно застывшая при такой качке поза, со слегка вскинутой головой, мертвенная бледность щек и глаза, скрытые под сенью длинных ресниц. Если бы он располагался где-нибудь в глубине каюты, Илиона с полной уверенностью приняла бы его за портрет. Борт каравеллы снова опустился, несколько сильных рук подхватило леди, и через мгновение она очутилась на палубе. Мердол поднялся за ней, тревожно оглядывая матросов, будто не веря в спасение. Его воображение, расстроенное последними событиями, и предельное изнурение питали подозрительность. Дальнейшее пребывание на борту не только не рассеяло ее, но усилило. Начать с того, что судно не имело имени. Команда состояла из случайных людей, набранных в ближайшем порту. Никто из экипажа не знал цели плавания, как и того, из каких краев явился корабль.

Капитан каравеллы Рэдлей выслушал рассказ Мердола о крушении и обещал высадить их на берег. Однако на все вопросы ответил лишь молчаливой усмешкой. Вообще, капитан производил впечатление человека, когда-то раз и навсегда застегнувшегося на все пуговицы и очертившего себя крутом от остальных людей. Обычно глубокое разочарование, постоянная грусть или подавленное сильное чувство порождают подобные личности. Придя к такому выводу, Мердол отказался от попыток что-либо разузнать, но решил быть начеку.

Буря кончилась, но каравелла продолжала оставаться на якоре. В канун полнолуния капитан объявил о каком-то празднике, в честь которого на палубу выкатили бочку с вином. К закату весь экипаж являл собой сонное царство. Рэдлей зашел в каюту Мердола.

— Сэр, — обратился он к нему, — я не задавал вам никаких вопросов о гибели вашего судна, считая это нескромным. В свою очередь, мне не хотелось, чтобы вы выказывали любопытство к некоторым из моих причуд. Эту ночь я собираюсь провести на палубе один, и вы не должны протестовать, если я закрою за собой дверь до утра.