Лабиринты Иитоя

Если же вы спросите о наших отношениях с Гретой, спросите прямо: любил ли я её тогда, в школе, то, стоя на промозглой осенней улице Аквиннака 1928 года, я ответил бы, что нет, не любил. Однако подобно всем первым увлечениям юношеского возраста эта девушка была для меня особенной. Мне думается, что такая особенная девушка или юноша есть в отрочестве каждого из нас. Свою первую любовь вы вспомните и через пятьдесят лет, в красках сможете описать свои переживания и волнения, коими была охвачена ваша душа в ту пору.

– Привет, Джон, – раздался позади уже позабытый приятный голос. Это были первые слова, которые произнесла Грета, приметив меня на дождливой улице.

В ту пору жизнь моя неспешно шла своим чередом, но явно не в том направлении, какого я желал себе когда-то. Это вызывало беспокойство, и я подолгу мог предаваться размышлениям над своей нескладной судьбой, чем и занимался в ту минуту, бредя по вторящей настроению души улице. Однако когда я обернулся в сторону назвавшего меня по имени человека, то сразу же позабыл обо всём. Время, скрежеща ржавыми несмазанными шестерёнками, медленно остановилось и затем, вновь разгоняясь, побежало вспять, а я тут же ощутил лёгкость, почувствовал себя молодым и полным надежд. Это была Грета! Чудеса! Рядом с ней я снова почувствовал себя молодым и энергичным жизнерадостным юношей, который заканчивал школу вместе одновременно с этой очаровательной, но временами всё же несносной мисс Уайтхед.

Неожиданно столкнувшись, мы, обрадованные этой нежданной встрече и, казалось, невероятному шансу обратить свои мысли и взор в прошлое, счастливое время нашего общего детства, не преминули воспользоваться возможностью перебраться в близлежащее кафе, чему поспособствовала свобода распоряжаться собственным временем одновременно у обоих из нас.

– А ты не изменилась, только разве что похорошела, – говорил я ей, когда мы с неуютной Атлантик-стрит переместились под крышу закусочной.

– И ты кажешься всё тем же: тот же грустный взгляд, устремлённый вовнутрь, – ответила Грета, разглядывая меня своими блестящими счастливыми глазами. Я же с удовольствием следил за каждым её жестом и движением, наполненными неиссякаемой нежностью и природной грацией, присущей исключительно некоторым чутким и мудрым женским натурам.

– Что с твоим увлечением астрономией? По-прежнему ясными ночами напролёт наблюдаешь за звёздами?

– К несчастью, этому увлечению суждено было угаснуть вместе с одной из миллиона потухших звёзд, – я развёл руками. – А, может быть, оно просто умерло вместе с ушедшим детством. Осталось законсервированным и брошенным на полку кладовой рядом с многовековыми соленьями миссис Пинчон.

Грета улыбнулась.

Мне совсем не хотелось рассказывать ей, как мой отец, узнав о том, что я собираюсь связать свою жизнь с наукой о небесных телах, разбил мой телескоп и навсегда запер для меня чердачную дверь на замок.

Вместо всего этого я спросил:

– А ты? Научилась-таки целоваться?

Вмиг наши лица залила краска, а мы начали смеяться, поскольку каким бы неуместным и грубым несведущему человеку со стороны мог показаться мой вопрос, для нас двоих это была забавная старая шутка со времён взросления и созревания, из тех дальних краёв прошлого, когда вопросов в наших юных головах возникало миллион, а ответов, которые приходилось добывать самим, не было или же было, но намного меньше, чем нам бы тогда хотелось.

– Чем ты живёшь, Грета? – спросил я, нарушая затянувшуюся паузу: в последний раз мы виделись более десяти лет назад, и какими бы близкими не были наши отношения раньше, за время разлуки мы изменились, поэтому можно было начинать знакомиться заново.

– Так сразу и не скажешь, Джон, – она задумалась и на миг улыбка ушла с её лица. – Уж точно не желанием моих родителей в скором времени удачно выдать меня замуж, – сказала она и покачала головой, глядя в окно на пустынную мокрую улицу. – Хочется ещё столько всего успеть, посмотреть, сделать прежде, чем обзаводиться семьёй и заботами.

– Например, воочию увидеть настоящих китов, машущих на прощание своими огромными хвостами?

– Да, – она засмеялась и, кажется, была потрясена. – И выпускаемые ими блестящие на солнце фонтаны! Разве ты помнишь?

Да, я помнил. Все наши детские мечты и грёзы, выдумки и вечерние разговоры на закате. Я помнил всё отчётливо и ясно, как будто бы это было только вчера. Я отлично помнил, что было десять лет назад, однако никак не мог вспомнить то, что было со мной на прошлой неделе. Серость взрослой жизни слишком однообразна, чтобы запоминать её.

– А ты, Джон? Обзавёлся семьёй? Или у тебя есть невеста?

– Нет, – коротко ответил я и, видя на её лице удивление, пояснил. – Понимаешь, всё дело в моих больших ушах, похожих на слоновьи, или же напоминающих крылья большой отвратительной летучей мыши: редким девчонкам нравится подобная экзотика!

Грета вновь засмеялась, а я был рад, что смог отшутиться и обойти стороной столь щекотливый для меня вопрос.