Лабиринты надежд

- Я бедный студент, сэр, - сказал Сид. - У вас праздник?

"Коллекционер" охотно объяснил, что нынче огромное церковное торжество - православная Пасха, а в местном, восстановленном после поругания большевиками храме состоится торжественная служба. И показал рукой на гору, где горели в солнечных лучах звезды на синих куполах и развернутые к восходу кресты.

- На Пасху у нас все друг другу раскрашенные яйца дарят. Не обязательно дорогие. Вот, посмотрите, - девушка поставила на стекло три крупных лаковых деревянных яйца, расписанные цыетами, такими же яркими, как были на металлических подносах и развешанных больших шалях. - Это наш местный умелец делает. У него краски словно из глубины светятся. Секрет особый знает.

- Мисс отлично говорит по-английски, - одобрил Сид и купил самое лучезарное яйцо.

Сид бродил по городу, пока не почувствовал зверский голод. Оказывается, дело шло к ужину, а по американскому времени он уже пропустил и ланч, и завтрак. В уютном ресторанчике на набережной турист съел блюдо, которое ему порекомендовал официант, быстро распознавший иностранца. "Шашлык из барашка", видимо, как раз то, что ел Арчи двадцать пять лет назад в ресторане "Аул" накануне ужасных происшествий. "Знамения. Сплошные знамения свыше". - Сид, в тайне любивший значительность, величественность, монументальность, частенько выискивал в своей судьбе предначертания судьбы, хоть как-то выделявшие его из безликой толпы и компенсировавшие приятными обещаниями преследовавшие его неудачи. А как иначе свести концы с концами в злоключениях недолгой, но уже изрядно поизмывавшейся над ним жизни? Как объяснить себе, почему надо с улыбкой переносить удары и боль? Только предстоящим возмездием и торжеством справедливости.

С семи лет мальчик, извлеченный из-под трупа отца, ждал этого. Он видел распахнутые дверцы санитарных машин, носилики, исчезающие в их темном нутре. Его слепили блицы журналистов, на белой курточке алели пятна разбрызганной везде крови... Он даже не плакал, крепко держась за руку здоровенного полицейского, который в конце концов подхватил Сида на руки и унес подальше от страшного места.

С тех пор судьба не раз подсовывала ему спасательный круг, а потом хохотала - вместо легонькой пробки на шее Сида висел свинцовый груз. Почему же он все-таки остался жив? Почему?

Стоя в толпе православных верующих, окруживших храм, Сид смотрел в яркие, словно игрушечные, купола среди крон цветущих акаций и посылал свой вопрос тому, в которого не верил. И отвечал сам себе: живу, чтобы все расставить по своим местам, чтобы наказать мучителей и быть счастливым, назло втаптывавшим в грязь сволочам, назло тем, кто заставил стать злым. Чтобы меньше страдать, надо было стать циником, чтобы не задумываться о причинах бед - поглупеть. А не мечтать о свершениях, своей собственной миссии на земле мог только отпетый подонок и олух. Сид старался сделаться им. Но чем лучше справлялся он с навязанной судьбой ролью, тем сильнее было желание избавиться от нее. Стать сильным, добрым, нежным. Спасать людей, животных, писать светящиеся радостью картины и любить.

К странной встрече с Арчи Гудвином и его предложением разыскать клад, Сид отнесся скептически. Все выглядело настолько иллюзорно и фантастически, что сомнений почти не оставалось - очередная сверкающая блесна, заманивающая наивного юнца в сети плохой авантюры. Он даже не старался понять, где именно его поджидает угроза - хохочущая маска Арлекина могла выскочить из-за каждого поворота. Но поездка в Россию выглядела соблазнительно. Гудвин оплатил расходы и даже не взял с него никаких обязательств. Лишь тихо предупредил на прощанье: "Не вздумай струсить и отступить, сынок. Я тебя где угодно достану. Просто для того, чтобы плюнуть в лицо". О, Господи, чем только ему не грозили! Плевок - вроде пирожного на фоне "выпущенных кишок", "размазанных по асфальту мозгов", пожизненной каторги или группового изнасилования. Только при чем здесь трусость? Неужели так опасен разговор с русской женщиной? Сид не собирался брать на себя инициативу извлечения и вывоза клада. Эта задача под силу лишь весьма солидной организации, под каким бы названием она не скрывалась.

Сид не верил в клад. Разве только чуть-чуть. Когда летел в Москву, смеялся над собой, а глядя из автомобиля, несущегося вдоль моря - радовался глупому приключению. Но вот сейчас, под звуки церковного песнопения, среди людей, держащих зажженые свечи, чужих людей, ставшими вдруг близкими и понятными, крошечсное "чуть-чуть" выпросло в большую, пьянящую веру. Веру в свои силы, молодость, в провидение и личное, только для него, Сиднея Кларка, кем-то главным припасенное счастье.

Вокруг храма прошел крестный ход и в двенадцать зазвонили колокола... Сид все стоял, впитывая музыкальным слухом непонятный, многократно повторенный священником влзглас: "Христос воскресе!"