Лабиринты наших желаний

Маленькая пятиэтажка без лифта, и вперёд, на третий этаж вверх по лестнице, таща за собой волоком чемодан. Тёмно-коричневая дверь без всякой обивки, светло-зелёный звонок, на котором до сих пор, если присмотреться, видны следы от нарисованного Ксюшей тысячу лет назад смайлика.

Она позвонила в этот звонок и вздохнула с облегчением, когда за дверью раздалось характерное бабушкино пошаркивание. А потом дверь распахнулась, и баба Дуся шагнула за порог.

— Ксюша? Внученька!

Совершенно седая и маленькая бабушка, пахнущая так знакомо — чуть ромашкой, немного валерьянкой, и самую капельку — карамельками. Господи, как же хорошо!

Баба Дуся что-то причитала внучке в плечо, а Ксюша улыбалась и просто дышала, обнимая её.

— Заходи, заходи, моя хорошая. Ох, что же это творится-то… А исхудала-то, исхудала! Одни косточки торчат!

— Ну прям так уж и одни, — засмеялась Ксюша, отстраняясь. — Бабуль… Как насчёт покушать?

— Конечно, лапонька, конечно! — засуетилась баба Дуся. — У меня и пирожочек есть… С малиной… Будешь?

К горлу подступила тошнота, и Ксюша, резко выдохнув, отвела взгляд.

— Не надо. Лучше просто… яичницу.

Бабушка посмотрела на внучку с грустью и покачала головой.

— Случилось что-то… Ладно, пойдём, расскажешь.

Конечно, ничего Ксюша ей не расскажет. У бабушки уже был один инсульт, зачем же доводить до второго? Внучка живая, здоровая, здесь. Это главное.

В итоге баба Дуся решила пожарить сырни?ов и, усадив Ксюшу на кухне, принялась кашеварить. Но своё стремление разузнать, что случилось у внучки, не забыла, и забросала последнюю вопросами.

Ксюша, не слишком выспавшаяся ночью в поезде, отбивалась слабо, и если бы не две бабушкины кошки, на которых она постоянно переключала её внимание, пришлось бы просить пощады. Однако вопросы о том, как поживают беленькая Снежка и рыженькая Клёпа, бабу Дусю очень хорошо отвлекали.

— Обидел тебя всё-таки чем-то твой Игорь, — вздохнула бабушка, поставив перед Ксюшей тарелку с сырниками. С горкой навалила… Вот и отлично. Она съест, растолстеет, и мужчины больше не будут к ней клеиться.

Всё равно никто, кроме Игоря, Ксюше не нужен.

— Не обижал. — Она взяла банку со сметаной и бухнула поверх сырников пару ложек. — Дело не в нём, а во мне, баб Дусь. Я совершила… не очень хороший поступок. И трусливо сбежала, пока он ничего не успел узнать. А как узнает — видеть меня не захочет.

— Сбежала? — растерянно переспросила бабушка. — И не поговорила с ним даже?

— Не поговорила. Но там и не о чем разговаривать, ба. И так всё понятно. Да ты не волнуйся, я справлюсь. И вообще я больше от тебя не уеду.

— Не уедешь?..

— Точно. Я решила остаться здесь. В конце концов, хватит уже отрываться от корней. Пока у меня отпуск, а там посмотрим. Может, внештатно буду работать. Я с собой ноутбук привезла. А может, и здесь работу найду… Поживём-увидим.

— Ох, Ксюшка… — покачала головой баба Дуся. — Не знаю я, конечно, что там у тебя случилось, да и не расскажешь ты мне. Но всё-таки не дело это — уезжать, не объяснившись, не поговорив. Может, тот твой… не очень хороший поступок… можно всё-таки простить. А вот твой побег и недоверие… Не знаю…

— Нельзя, ба, — сказала Ксюша спокойно и сделала глоток чаю. — Нельзя такое простить. Забыть можно, простить — нет.

— Ладно. Тебе виднее…

После завтрака Ксюша пошла в свою старую комнату. Она здесь выросла, и бабушка хранила всё в таком виде, как было при внучке. Вот и теперь Ксюша с наслаждением растянулась на родном диване и, скинув тапочки, оглядывалась по сторонам.

Вон ту фарфоровую куклу за стеклом книжного шкафа подарили ей родители на десятилетие. Она назвала её Луизой, а коротко — просто Лю. Разговаривала с ней, ставила на стол рядом с собой, когда делала уроки, и очень любила. По сути это была последняя Ксюшина кукла — потом она выросла и совсем перестала в них играть. Только иногда рассказывала Лю какую-нибудь очередную свою фантазию.

А вон там, на дверном косяке — тонкая линия, оставленная Ксюшиным папой при помощи маркера. И надпись над этой линией — Юшка, 12 лет. С тех пор она не слишком-то выросла…

А вот горшок с декабристом на подоконнике. Папа притащил его с одной из своих работ — цветок чах там, потому что его периодически забывали поливать. А у них расцвёл уже через неделю… И до сих пор стабильно цветёт. Как будто в благодарность за спасение.

… Ксюша ещё долго лежала и вспоминала то одно, то другое. А потом уснула.

И сон её был тихим и спокойным, и снилась ей небольшая лесная полянка, на которую они с папой когда-то давно ходили делать шашлыки. Вдвоём.

И папа, дуя на ладони, чистил Ксюше обжигающе горячую, совершенно чёрную от золы картошку, а она, хихикая, сыпала на неё соль, и ела, обжигая пальцы.

Проснулась Ксюша часа через три от совершенно дикого голода. Баба Дуся чем-то гремела на кухне, и девушка, встав с дивана, поспешила к ней.

— Борщ будешь? — понятливо спросила бабушка, улыбаясь и потянувшись за половником.