Читаем Лабиринты сознания полностью

Безумие! Эта мысль прострелила от макушки до пят. Сердце замерло. Мозг боялся принять это как вариант, как объяснение тому, что происходит, так как это многое расставило бы на свои места.

Медицина знает много о провалах памяти, раздвоении личности, при которых человек не может вспомнить, что с ним происходило в тот или иной момент. Шизофрения, о которой я ни черта не знаю, но уверен, психиатры многое о ней могут рассказать, от чего станет не по себе. И много других психических заболеваний.

Мозг - самая неизведанная часть человеческого организма! Так почему он не мог проявить по отношению ко мне черный юмор?!

Лейтенант взял со стола гелиевую ручку. Я терпеть не могу эти гелиевые ручки, поэтому мне сразу бросился в глаза заголовок, который он написал на листе - «Протокол».

- Хотите что-нибудь рассказать органам милиции или будете продолжать настаивать на своей нелепой истории про друзей с их необычным чувством юмора? - спросил лейтенант, практически не отрывая глаз от протокола, в который заканчивал вписывать мои данные.

Конечно, мне хочется рассказать многое. Пожаловаться, или даже попросить о помощи, но боюсь своими откровениями я только усугублю свое положение.

В ответ я только закачал головой, давая понять, что ничего не хочу добавить к уже сказанному.

- Хорошо, напишем твою байку. Мне же проще, меньше писанины, а там пусть следствие тобой занимается, - вернулся к фамильярности лейтенант.

Он закончил истязать, этот проклятый клочок бумаги, именуемый «протоколом», поставил внизу дату и свою подпись. Затем пододвинул его мне и развернул так, чтобы я мог прочитать написанное в нем.

- Ознакомьтесь и подпишите, - прокомментировал свои действия лейтенант, протягивая мне гелиевую ручку.

Я быстро прочел содержание протокола. Ничего лишнего лейтенант в него добавлять не стал. Кратко изложил то, что я успел нафантазировать о дне рождения, которое закончилось для меня пробуждением в парке и плавно перетекло, вернее, переехало в вагоне метро в отделение милиции.

Я автоматически взял предлагаемую мне ручку, и хотел было подписаться под этой ахинеей, которую сам и выдумал, но не стал этого делать, понимая, что тем самым запутаю не только следствие, но и себя самого, а мне так хочется, чтобы в моей голове хоть немного упорядочилось.

Я положил ручку на стол, тем самым демонстрируя свой отказ от того, чтобы заверить своей подписью написанное в протоколе.

Лейтенант ехидно улыбнулся.

- Странно, что Вы не хотите подписать. Здесь все записано с Ваших слов, ничего лишнего, - протянул он с издевкой, - ну и ладно, Ваше право. Хотя, как известно, чистосердечное признание не освобождает от уголовной ответственности, но взывает к лояльности со стороны судей.

Я никак не отреагировал на это злорадство. Я ни на что не реагировал. У меня не осталось сил ни на какие реакции вообще в принципе.

Я не вижу себя в зеркале, но если мое внутреннее состояние хоть в десятой части проявилось на лице, то я сейчас бледный как моль, с пустыми глазами, в которых ничего нельзя прочесть кроме обреченности.

На это обратил внимание и лейтенант. Улыбка сошла с его лица. Осознав то, что его шутки не уместны, он посмотрел на меня с откровенной жалостью, что казалось абсолютно ему не свойственно.

- Старшина, посади его в клетку. Пусть отдохнет там до приезда конвоя. А ты, сержант, можешь идти на пост, - отдал приказы своим подчиненным лейтенант.

Я вошел за решетку, отделявшей чуть меньше половины комнаты, в которой мы находились. Старшина захлопнул калитку снаружи. Попросил просунуть руки между прутьями, из которых была сделана эта клетка, для того чтобы снять наручники.

Я сел на скамейку, облокотился на стену и закрыл глаза. Надежда умирает последней, вот и я все еще рассчитывал на то, что в какое-то мгновение, все тем же загадочным способом, окажусь где-нибудь в другом месте, и там будет лучше и спокойней. Хорошо, если это будет моя квартира, где я заварю себе кофе и с облегчением вздохну: «Мой дом - моя крепость!»

Со мной в кабинете остались лейтенант и старшина, которые обсуждали между собой - насколько вероятно, что я кого-нибудь убил или может быть просто вышла ошибка. Они, в силу профессиональной привычки, начали выдвигать версии, но, в итоге, обоюдно склонились к мнению, что я невменяемый, и прибил кого-то в очередном припадке агрессии, который был вызван каким-то психическим заболеванием.

Но я их уже почти не слышал. Под их монотонный бубнеж я уснул.

ГЛАВА 7

Проснулся от оживления, которое возникло вокруг меня. Глаза еще закрыты, но понимаю, что вновь вернулся к мучительной реальности (если допустить, что это и есть реальность). Страшно размыкать веки, чтобы увидеть, где я, с кем и в чем. Сон, который казалось длился считанные секунды, не подарил новых сил. Я чувствовал дикую усталость, головную боль и моральное изнеможение.

Глаза резко открылись сами собой от внезапно возникшего глухого металлического стука. Я в той же клетке при милицейском участке, но наш коллектив пополнился еще двумя сотрудниками милиции.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза