Читаем Лабиринты сознания полностью

Прибыл конвой, чтобы меня доставить в другой казенный дом, где моя увлекательная история будет разбираться более детально и с большим энтузиазмом, чем проявил ко мне лейтенант.

В силу опыта, который бывалый мент накопил за долгие годы службы в правоохранительных органах, лейтенант четко понимал, что инициатива всегда ебет инициатора и чем меньше углубляешься в суть, тем более не своего дела, тем меньше имеешь головной боли и ненужной писанины. Его задача заключается не в том, чтобы докапываться до истины, устанавливать мотивы преступлений, а всего-навсего - по возможности пресечь правонарушение, задержать злодея и благополучно передать его коллегам, которые и будут по уши зарываться во всевозможные бумажки, составленные, чтобы выдержать все нормы уголовно-процессуального права. Тем временем как наш лейтенант, ограничится протоколом и актом задержания.

Это удел молодых, не так давно поступивших на службу в ряды доблестной милиции, руководствуясь юношеским максимализмом и детской романтикой, будучи простым постовым, вести себя так, будто он следователь и оперативный работник вместе взятые. Что практически неизбежно ведет к целому ряду проблем, начиная с насмешек старших коллег и заканчивая «разгоном» от начальства, дополнительными поручениями относительно того дела, которое они начинали с таким рвением восстановить справедливость.

Источником звука, который заставил меня окончательно пробудиться, являлось соприкосновение дула автомата с окрашенной серой краской решеткой, за которой находился я.

Один из конвоиров смотрел на меня с придурковатой улыбкой. В руках он держал автомат "Калашникова". Его так и распирало что-нибудь сострить.

- Подъем, с вещами на выход, - с той же идиотской улыбкой сказал прибывший по мою душу конвоир в звании целого прапорщика, - пора переезжать в заведение с более строгим режимом.

От него даже не веет, а фонит злорадствием. По его выражению лица видно, что он безумно любит свою работу. Власть, которая ему дана, сделала из простого человека с вызывающе паршивой внешностью и, отталкиваясь хотя бы от этого, кучей комплексов, невероятно могущественного, практически, всесильного карателя.

Его «прелесть» в том, что он никогда в жизни не упустит возможности воспользоваться своими полномочиями и при необходимости, которую он видит чуть ли ни в каждой ситуации, превысит их. А в рапорте аргументирует это тем, что действовал так по тому, что его вынудили внезапно возникшие обстоятельства.

Люди его породы страшнее тех, кто выглядят злыми и ведут себя вызывающе дерзко. С теми - веди себя тихо, не лезь на рожон - и не будет неприятностей. Но такие как прапорщик, с ехидной улыбкой и усыпляющим бдительность весельем в глазах, могут удивить в любой момент.

Как правило, их жестокость поражает даже самых хладнокровных. Но в этом и заключается весь ужас. Они не хладнокровные, а наоборот - получают удовольствие от того, что причиняют страдания другим.

Опасность в столкновении с таким человеком кроется еще и в том, что он будет всячески тебя провоцировать, с целью получить повод применить свою власть на практике.

На его приказ я отреагировал достаточно спокойно, лишь посмотрел на него с пренебрежением, какое всегда испытывал к таким ублюдкам, у которых на лице их мерзкая натура наложила несводимый отпечаток.

- Он что, тупой или пришибленный? - задал лейтенанту вопрос, не требующий ответа, долговязый прапорщик, недовольный тем, что я не подорвался в ужасе после его приказа.

Лейтенант, знавший этого конвоира или людей его типа, лениво отмахнулся.

- Да не грузись, он, по ходу, душевно больной, - произнес он сухо.

- А мне похер! Есть закон, который он грубым образом нарушил! И есть правила, требующие подчинятся представителю власти! Милицию надо уважать, не зависимо от душевного состояния, - с наслаждением высказался прапорщик, напрягая голосовые связки, чтобы звучать более грозно.

Ну, что он там нарушил, это пускай следствие выясняет и судья решает, а наше дело маленькое, - как бы встал мне на защиту лейтенант.

- А, все равно, похер, - отреагировал на непонимание прапорщик, - спорим, я его по дороге в отдел расколю. Он на дуру косит, чтобы от тюрьмы отмазаться. В психушке, по-любому, лучше, чем на зоне.

Парадокс в том, что ему действительно «похер», он просто получает кайф от того, что делает, и правда его интересует меньше всего.

- Он телку замочил по своим личным мотивам, а потом врубился, что срок не детский замаячил. Вот и начал рассекать по общественным местам в таком прикиде, как раз рассчитывая на то, что вы его тут поймаете. А потом, то и дело заливать: «ничего не помню, ничего не знаю», - типа: «крыша у меня поехала», - продолжал рисоваться своим аналитическим складом ума, с виду абсолютно тупой, прапорюга.

Но мне был безразличен его талант распутывать «преступления века» по горячим следам. В моей голове застряла услышанная фраза относительно того, что, как выясняется, моя жертва - какая-то женщина, именуемая этим интеллектуалом «телкой».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза