Лабиринты судьбы. Между душой и бизнесом

Был момент, когда Даши, буквально воскрешённый, подобно святому Илье Муромцу, потеряв на больничной «печи» хоть и не тридцать, но всё же тогда ещё примерно пять безвозвратно улетевших, как ему казалось, непродуктивных лет, высказал свою печаль. Шаман утешила его, во-первых, тем, что раньше не смогла бы помочь и она, долгие страдания были предначертаны судьбой, а во-вторых, что он, едва поправившийся молодой человек, вынесший это тяжелейшее испытание, с лихвой всё нагонит. И действительно, у Даши вдруг открылись уникальные способности, но, правда, пока не художника, а скорей всего, провидца. Он стал видеть биополя людей и мог узнать о любом самое сокровенное, в том числе и всё зло, которое человек совершил в жизни. Особенно страшно было видеть ему людей, чья жизнь запятнана чужой кровью. А таких в 90-е годы было немало. Но не судьбы Вольфа Мессинга, Джуны, а может быть, даже и Нострадамуса жаждал для себя мужественный юноша, ни разу не паниковавший по поводу возможной смерти, но давно чувствовавший непреодолимую тягу к рисованию и к резьбе. Болея, он упорно занимался самообразованием, и помогала ему в этом ближайшая по возрасту старшая сестра Доржима, чуть не ежедневно славшая из Москвы письма, в которых пересказывала всё, что проходила в художественном училище. Поэтому Даши начал упрашивать шамана перенаправить это тяготившее его предначертание судьбы в русло художественного творчества. На счастье, шаману удалось справиться и с этой весьма непростой задачей. В девятнадцать лет теперь уже не мать, а сам никому не известный молодой человек Даши Намдаков, в подтверждение давнего пророчества лам, которое до поры до времени от него хранилось в секрете, получил поразившее его предначертание о том, что он добьётся на своём поприще мировой известности. Как видим, шаман не ошиблась, хотя, совершив этот подвиг во благо человечества, вскоре сама ушла из жизни, не дотянув даже до сорока лет. Может быть, в спасении для людей гения и было главное предопределение её очень нелёгкой судьбы.

Эту захватывающую историю из своей жизни поведал мне Дашинима, когда мы пробивались по трактам сквозь дымные завесы бесхозной российской тайги из его родного Укурика Забайкальского края в Улан-Удэ.

«Китай увозит русский лес…»

Китай увозит русский лес,

В нём гибнут сказки и виденья.
Где зверь бродил, ликует бес
И стонут пьяниц привиденья.

Пересыхают ручейки,

Редеют реки Прибайкалья,
И с чьей-то вражеской руки
В лесах снуёт орда шакалья.

А реки встречного «шмутья»

В нас бьют, разрушив все плотины,
Ремесла гаснут. Нет жнивья.
Вывозят женщин и картины.

Нас топят вещи, топит муть,

Что день и ночь на души льётся,
«Прессует» пресса: «Позабудь,
Российским твой народ зовётся!»

Беды и вершины стремительных лет

Как будто иронизируя над ситуацией, по радио в это дымное время победно рапортовали, сколько уничтожено тонн импортного продовольствия, а наши походные бутерброды были завёрнуты в августовский «Московский комсомолец» в Бурятии», с огромным заголовком «Россия жжёт, Россия давит». Несмотря на всё, наше восьмичасовое путешествие оказалось удивительно душевным. В очередной раз я убедился, что если кому-либо безусловно нравятся стихи, которые прочно поселились в моей памяти, то с таким человеком у меня совпадает и мироощущение, и совместимость оказывается такой, что можно хоть в космос, хоть в разведку. Даши открыл для себя Николая Зиновьева, Александра Вертинского. Понравились ему, извиняюсь за нескромность, и мои стихи.

В ходе неспешной беседы я с удивлением осознал, что, пожалуй, не встречал человека, с кем бы в такой полной мере совпадали мои взгляды на Божественную природу мироздания, на исключительную роль предков в жизни и в судьбе людей, на катастрофически узкую и слишком прямолинейную дорогу человечества, вытаптывающего традиционную мораль, экологию, рвущегося к сверхпотреблению на основе безальтернативных видов используемой энергии и полезных ископаемых.

«Спадёт с очей твоих завеса…»

Спадёт с очей твоих завеса?

И ты узришь, как мир людей
Под погребальный марш прогресса
Стремится к бездне всё быстрей.

Но ты пока не видишь это,

Ты в суете погряз мирской,
Лишь сердце чуткое поэта,
Как атмосферою планета,
Объято страхом и тоской.

Николай Зиновьев