Лабиринты судьбы. Между душой и бизнесом

В добавление к возможному мистическому воздействию монаха Итигэлова буддийский лекарь дал Гене мощнейшее травяное снадобье, убивающее раковые клетки. Причём пить его нужно было строго перед сном, чтобы стараться проспать побочный эффект – ощущение сильного онемения в ногах и руках. Любое лечение этого недуга – не сахар. Через какое-то время Гена, очевидно, перестал принимать это зелье. Но, как я понял только сегодня, спустя лет восемь, медицинские анализы были сделаны после поездки в дацан и приёма сильнейших травяных снадобий. Наверняка это и повлияло на результаты обследования, исказив картину одного из вариантов фармацевтического лечения.

Увы, ни иволгинский лекарь, ни лечащий врач, ни гражданская жена и близкая подруга – тоже врачи – не назначили ему промежуточных анализов крови. Когда хватились приблизительно через год-полтора, было уже совсем поздно, время оказалось напрочь потеряно, гормональное лекарство все это время не работало, а ехать в буддийский дацан ещё раз Гена не согласился и потерял связь с врачом-монахом, вылечившим или продержавшим долгое время «на плаву» не одного пациента.

Могу, конечно, упрекнуть и себя: если б не постоянный цейтнот, то, скорее всего, я бы глубже вник в лечение. Тем более что в дацане мы были вместе. Может быть, из-за недостатка внимания, может быть, из-за конфликта, когда Гена несправедливо, за якобы перегруженный стихами Зиновьева его последний юбилей, отчитал меня при людях, обида у него, по– видимому, осталась. Во всяком случае, он никогда не является мне во сне. Так же моему отцу никогда не снится внук – мой сынишка Андрей. Отец хоть и косвенно, но виноват в его гибели. Возможное объяснение такое же – обида ушедшего в мир иной. Если два факта – простое совпадение, то уж очень оно странное.

Мало этих засевших в голове переживаний и неустроенностей, как обрушивается ещё одна скверная новость. Сообщают, что застрелился Олег. На его сорокалетии я был в Новосибирске около десяти лет назад. На первый взгляд это странно и самоубийство никак не вяжется с его успешностью, обаянием, самодостаточностью и страстной любовью к жизни:

«Ты в сорок с детскою душой…»

Ты в сорок с детскою душой

Мне говорил, слезу не пряча,
Что слишком быстро стал большой,
Что любишь дома пир горой,
Потом тоска саднит до плача.

И вот тебе за пятьдесят,

Полвека ты прошёл победно,
Но стал богатству вдруг не рад,
Забот стал таять длинный ряд…
Иметь досуг излишний – вредно.

Уход от дел бил больно в грудь,

То в хмель, то к лекарям кидался.
И в бездну твой начался путь,
Ты отвергал Писаний суть,
Спустил курок и – оборвался.
Любил ты мать и дочь-подругу.
Они молились на тебя.
На них ты тоже поднял руку —
Оставил их одних на муку,
Жизнь до безумия любя.

Кроме подружки – старшей дочери, в новой семье у него был пятилетний сын. У дочери тоже сын, то есть он не был обделён малышами. Не так давно, летом, он с удовольствием встречался и с моими детьми, отдыхавшими с матерью в Испании. Казалось, что всё в порядке. Правда, вина попивал он несколько больше, чем принято.

А вот на служебном – видимо, главном для него фронте – было болотистое затишье. Только-только перешагнув пятидесятилетний рубеж, участвуя в международном издательском бизнесе в Москве в качестве и содиректора, и соучредителя, решением главных учредителей он, как и его бывшая жена, был отправлен в отставку, но с очень солидными дивидендами, которых вполне хватило бы продолжать жить на широкую ногу с заграницей, виллой и т. д. Да и в новое дело можно было вложить. На тот момент у него действовало уже несколько самостоятельных видов рекламного бизнеса, причём один – с дочерью. Но масштаб, конечно, был не тот.

Казалось бы, радуйся малышам и богатству, наслаждайся жизнью. Но, видно, он из тех, о ком говорил замечательный поэт Юрий Кузнецов:

«Завижу ли облако в небе высоком…»

Завижу ли облако в небе высоком,

Примечу ли дерево в поле широком —
Одно уплывает, одно засыхает.
А ветер гудит и тоску нагоняет.

Что вечного нету – что чистого нету.

Пошёл я шататься по белому свету.
Но русскому сердцу везде одиноко…
И поле широко, и небо высоко.