Лабиринты времени

– В любом случае, теперь в ней будет поистине ужасное содержание, – заключил Розанов, отряхивая над ёмкостью сигаретку.

Вольский предложил:

– Давайте подделку Ремизову в Палату отдадим – будет хранителем всех наших трофеев.

– Хорошая мысль! Вот вы, Коля, и отнесёте Алексею Михайловичу. Чуть позже записочку черкну.

Писатель повернулся к проклятому поэту:

– Надо подвести итоги. Вы, Александр Иваныч, меня мистифицировали – ненарочно, – когда узнали в Марии Яковлевне черты Карамышевой. Конечно, я сам виноват – не заметил вашей фрустрации. Вы буквально в каждой встречной барышне внушали себе сходство с Зинаидой! Однако нам повезло: ложная посылка привела к верному результату.

– Как же это вы распутали-разгадали? – поразился Тиняков. – Право, русский Шерлок Холмс! Дюпен! Пинкертон! У вас дедукция?…

– У меня метод варенья, – деловито отвечал Розанов.

– Как это?

– Представьте банку с клубничным… Нет, пусть будет малиновое варенье. Ложку на длинном черенке я ввожу в узкое баночное горло и шарю в самой гуще, выискивая наикрупнейшую ягоду… А вот всех этих иностранных сыщиков, кои так популярны в нашем Отечестве, я почитываю, но в конечном счёте осуждаю. Понимаете, не по-человечески они мыслят. Вот эта вся ихняя… – Розанов покрутил указательным пальцем: – Механическая сущность. К людям надобно всё-таки с душою подходить. Я вот всегда стараюсь с душой. Вижу человечка; человечек-то – он мягонький, с ручками, с ножками.

Мария Папер, соединив ладони, тоненько сказала:

– Я буду часто навещать вас Боря, и вас, Василий Васильевич и Николай Владиславович.

– Завтра в Москву, так что не ищите, – буркнул Бугаев.

У Розанова дрогнули колени.

– Что с вами, Василий Васильевич? – переполошился меньшевик.

– Счастье-то какое! – выдохнул писатель. – Но морально ли других поэзии лишить? Нет, надобно вновь обратиться к телефонной книге, и – с самого начала!..

– Мои опыты с адресной книгой завершены – я нашла, что искала, – напомнила поэтка.

– Ах, точно. Вот незадача… Мария Яковлевна, вам нужен тот, кто понимает стихи. Тот, кто внимает не барабанной перепонкой, а – сердцем. Поблизости от вас – идеальный кандидат: Александр Иваныч. – Писатель взял за локоть Тинякова: – Барышня будет хорошо на вас влиять, вот увидите. Да зачем вам, Мария Яковлевна, туда-сюда ходить, вы прямо переселяйтесь к Александру Ивановичу.

– Живу в заплёванных углах, – брюзгливо предупредил Тиняков. – У меня рвань, дрянь, клопы, пакость, стыд и пагуба.

– Тогда сами перебирайтесь к Маше.

– Василий Васильевич, ну вы-то как можете советовать такое! – начал для вида спорить явно обрадовавшийся Тиняков. – Неприлично ведь.

– Я не против, – быстро сказала Папер. – Я этого давно хочу.

– Ну вот, Мария Яковлевна сами хотят! Но вы, конечно, правы насчёт двусмысленности ситуации. По закону надобно устроить. У меня батюшка знакомый есть. Обожает венчать. Решено! Вызову из Сергиева Посада Павлушу. Извольте двугривенный на телеграмму.

– Знаете, ведь три года назад я полюбил вовсе не Зину, – распространялся Тиняков, – а вас, Мария, ваши черты, вот Василий Васильевич хорошо объяснил, как они передались Зине «в касаниях» через тётку.

– Как хорошо вы устроили им счастье! – прошептал Вольский.

– До конца года хватит, – искушённо сказал Розанов. – Бьётесь об заклад, кто из них сбежит первым?

Меньшевик оторопел:

– В таком случае зачем венчание?

– Вы хотите лишить удовольствия отца Павла? Он в своём уезде всех перевенчал, даже по нескольку раз, и теперь хандрит. Ох, чую, скоро Павлуша нам понадобится.

Уже собираясь к себе, Вольский спохватился:

– Василий Васильевич, как же так, злодейку мы оставили без наказания.

Розанов похлопал его по руке:

– А вы, Коля, не переживайте. Я сообщил куда надо. Там – разберутся.

* * *

В спутанности мыслей Вольский постучался в дверь собственной комнатки. Усмехнувшись нелепости ситуации, меньшевик сам себе сказал «Entrez», вошёл и сел на койку. Перевёл дух. Глаза бесцельно обшаривали знакомую тесноту пространства.

Распахивал бегемотий зев чемодан, являя как приманку позабытый заместительный билет. Тумбочка увенчивалась блюдечком с остатками пряника-поэзы стихотворца Чьичерина. А под блюдцем, точно козырёк картуза, конверт!

Выпутав взгляд из гипнотического многоколесья штампов, меньшевик вспорол конвертное ребро ножиком для бумаг. Обнажившийся уголок явил слова, выведенные не захромавшим с гимназических лет почерком: «Милый Коля!»

Вольский вынул сложенный листок…