Лаборант

В комнате, куда привел Еремин, был высокий потолок с потрескавшейся лепниной по краю и с обширным архипелагом пятен от протечек. Давно не мытое большое окно, покрашенное облупившейся местами краской. Снаружи стремительно потемнело, пришлось зажечь свет – лампочка на потолке прикрывалась белым плафоном с маленьким тенями мух, не разгадавших загадку. Под окном стояла железная кровать с сиротским покрывалом, тумбочка у изголовья. Обшарпанный письменный стол с таким же братцем стулом у стены и покосившийся небольшой платяной шкаф напротив стола. Яркая цветастая штора, сейчас сдвинутая вбок, немного оживляла этот минимализм, но ее усилий явно недоставало. На столе стояла казарменного вида коричневая пластмассовая лампа, а над столом на крашенную в зеленый цвет стену приклеены два плаката.

Один плакат со Сталлоне. Тот был уже в иной версии, более облегченной и приспособленной к городским условиям: черные очки, берет и небольшой емкий автомат в поднятой до уровня плеча руке.

Такая преемственность внушала определенный оптимизм. Похоже, Сталлоне был к деньгам. К быстрым деньгами, но, правда, также и к возможности не менее быстрой насильственной смерти.

Второй плакат, висевший рядом, уравновешивал брутальность соседа и одновременно демонстрировал то, ради чего, собственно, и полагалось стараться. Это была певица Саманта Фокс в купальнике, стоявшая вполоборота, далеко выпятив мощный форштевень. Как грамотно, подумал Паша. Такие здоровые мясистые «инь» и «янь». Хотя немного обидно, конечно, что все прямо настолько просто.

Прежнее назначение здания стало проясняться – несколько попавшихся на глаза по дороге стендов имели антиалкогольный характер. Похоже, раньше здесь был ЛТП или что-то вроде. Наверху, должно быть, жили алкаши, которых общество пыталось вернуть в свое лоно при помощи отмеренного судом воздержания, незатейливого труда и лечебных процедур. Павел вспомнил, что не так давно Ельцин расформировал эти учреждения, испытывая к ним, очевидно, инстинктивную неприязнь. И не ущемляемые более в правах алкоголики могли теперь спокойно пропивать родных и тихо себе помирать на трубах теплотрасс. А опустевшее гнездо заняла Контора. Зачем только? Неужели у них не хватало нормальных помещений?

Устройство первого этажа было простым: длинный коридор перпендикулярно входу и лестница наверх посередине. Возле лестничного пролета громоздкая на вид и, похоже, не так давно вмонтированная железная дверь.

Еремин сказал, что работа происходит вахтовым методом и все участники группы, включая его, живут здесь. После ужина Пашу собирались ввести в курс работы и показать лабораторию. Непонятно только почему все это не перенесли на утро и к чему такая спешка? Но, с другой стороны, думал Паша, может быть, тогда и заплатят за сегодняшний день? Хотя бы часть?

Мама говорила, что первое впечатление о людях всегда неверное.  Оно обязательно изменится и потом будешь удивляться тому насколько другим оказался человек. Возможно, это была не ее мысль, она часто цитировала, профессиональная привычка. Для Паши это были те немногие мамины слова, правота которых оказалась вполне доказуема. Стало интересно как сильно изменится впечатление об этих новых коллегах.

В Еремине, например, никакой загадки не чувствовалось. Он казался облегченной версией Сергеева, более молодой, гораздо более внешне привлекательной и с темными волосами без признаков седины. Так же напористо и насмешливо балагурил, очевидно, подражая начальнику. Но размерчик поменьше, не так все уверенно и глаза не такие наглые. Наверное, это было делом наживным. А может и нет. Харизма штука тонкая и как ее правильно наработать на самом деле неизвестно. С мамой на эту тему неоднократно спорили, но все ее примеры были только из литературы. Что, конечно, несерьезно.

Вот у другого участника исследовательской группы с харизмой был полный порядок, даже перебор. Олег Евгеньевич. Лет 50. Мог бы играть в советских фильмах сомневающихся в реальности этого мира белогвардейских офицеров, подрагивающих крыльями резко очерченных тонких носов и ясными голубыми немного сощуренными глазами недоуменно взирающих на творящееся вокруг непотребство. Именно так и смотрел на Пашу. Высокомерная сволочь.

Игорь. Тоже лет 50 с хвостом. Отчество не сказал. Похож на состарившуюся мартышку из басни про очки. Все время крутит головой, будто не может ни на чем долго фокусироваться. Или на музыканта, например. Скрипка, пюпитр, запланированное вдохновение.

И угрюмая на вид женщина лет 30 или больше. Зовут Рита. Не особенно симпатичная.

На самом деле, на Рите Паша попытался обмануть мамин закон и специально вышел на негатив. Чтобы потом избушка, возможно, повернулась ласковым и добрым позитивом. Что-то в Рите было интересное. Но непонятно пока что.

Ужинали в небольшой на три столика столовой, которая располагалась на другом конце коридора. Рита с Ереминым за одним столиком, Паша с остальными за соседним. На ужин был рис с длинными волокнами неизвестного мяса. Седой Игорь, поблескивая очками, вяло ковырялся в своей тарелке.