Дана опустилась на один из стульев за переговорным столом, который я со скрипом отодвинул на середину прохода, и двумя руками взяла стакан.
— Не очень… — она смерила меня затуманенным, но встревоженным взглядом прежде, чем отглотнула. Вода потекла по подбородку и шее, девушка отстранилась от стакана, утерев рот.
Я не мог поверить в то, что наговорил. "Ты стала мне дорога" — да я сам уже сомневался, а прошло лишь пару мгновений… Зря ляпнул.
Дождавшись, когда девушка напьётся, я и себе наполнил стакан, затем громко осушил.
— Иди-ка домой, Дана. Запри дверь на все обороты, спрячь ключи, телефон. Зашторь шторы и выспись, наконец.
Лаборантка была словно не в себе — хотя это же справедливо и для меня — голову слегка потряхивало, взгляд рассеянный, непонимающий. Стало страшно, кожа теперь словно состояла из холода.
— …Можно ещё? — она чуть просипела так, что едва удалось разобрать. Я непонимающе опустил взгляд на стакан в своих руках и снова схватился за графин. — Во рту как-то сладко…
Действительно, слюна была до противного приторная, гниловатый цветочный привкус вязал на языке. Я сглотнул посильнее, вновь вода заплескалась по стеклянным стенкам.
— Держи, — передал лаборантке стакан, и прошёлся к окну, отвернувшись от девушки. — Обещай, что послушаешься.
Спиной я остро ощутил, как Дана съежилась от неловкости, тишина кабинета выстелила пространство смущением. Ей не зря казалось, что на доброго директора я не похож, а извинения и любезности, зависнувший поцелуй на складе, "ты мне дорога" — это инородный компонент моего нормального поведения. "Откровенничать" входило в планы лишь до того момента, пока я считал важным притворяться, но в какой-то чёртов момент это недоразумение стало важнее дела.
— А как же синтез? — я оторвался от пейзажей блёклого грязного двора и повернулся к лаборантке. — Мне нужно дождаться пяти вечера, потом провести очистку…
— Хрен с ним, — под шокированным пристальным взглядом я опустился за рабочий стол и обнаружил недоделанные накладные. От её пораженного трепетного внимания хотелось быстрее спрятаться, и я безвыходно накрыл своё лицо ладонями. — Иди домой, а Максим закончит очистку.
Друг постарался, чтобы лаборантка шарахалась от него, как от открытого пламени, не задавала неудобные вопросы, и моё перепоручение лишь ещё больше взволновало Дану Евгеньевну. Она начала заикаться, подбирая, кажется, аргументы в пользу того, что чувствует себя нормально и может справиться самостоятельно. Поэтому я добавил.
— Это директорское распоряжение. Иди домой, Дана.
Девушка растерялась. Мне самому показалось, что я ее прогонял и подгонял в сторону выхода. Ведь выносить её присутствие в компании с собственной виной становилось всё большей каторгой.
— Ну хорошо, — Дана встала и неуверенно поставила стакан на переговорный стол. — До свидания.
Она впервые упустила возможность назвать моё имя. Я не выдержал обидной тишины, последовавшей за прощанием, и зачем-то вскочил следом за уходящей девушкой.
— Стой! — зачем… Зачем я добивался её внимания, когда лучше бы избавился от любого напоминания о себе?! Что мне сказать… — Возьми аванс.
Лаборантка застыла в дверях.
— Вы вчера выплатили мне зарплату. Забыли? — она осторожно обернулась, придерживаясь за косяк.
Нет. Как я мог забыть, если после этого ты меня поцеловала… Я тут же прикинул, что за честную работу нужно выплатить сумму, на которую мы договорились. И если вдруг случится так, что этот день — последний, когда мы видимся, я должен сдержать обещание.
— Вчера — зарплата, а сегодня — аванс, — ей было явно не до денег. Да и мне тоже.
Дана в который раз растерянно забегала взглядом по кабинету. Я торопливо закопошился в ящике и вдруг вспомнил, как в первый день её трудоустройства пьяный искал здесь запасные ключи. Словно тысячу лет назад.
Передо мной теперь стояла девушка, в чьи глаза я больше не умел смотреть так нагло.
— Вот, — в руках, наконец, возникла внушительная пачка денег. Я толком и не считал их, собрал по толщине похожую на вчерашнюю зарплату, а сам не мог унять дрожь в сбившемся дыхании. Словно испытывал себя на прочность, не отпуская Дану домой.
— Спасибо, — неуверенно прикоснувшись к пачке, девушка задержалась на ней настороженным взглядом. Я протянул деньги ближе, дотронувшись до её ледяной кожи: заморозил нас обоих, когда открыл окно на распашку…
Стало страшно, что теперь-то я всё испорчу. И признаться обо всём в лицо — снова — язык не поворачивался, и продолжать этот цирк — непосильная ноша. Я чувствовал, что нужно предпринять меры, но не мог определиться, на чьей стороне оказался. Или мог… Просто этот мой бессознательный выбор неприемлем для человека, называющегося другом. Для того, кто не может предпочитать многолетней дружбе «мимолетную связь»…