Лаборантка (СИ)

В свой день рождения, в последний день марта Алёна Борисовна загадала одно упрямое желание. Мы втроём сидели за переговорным столом, и только привычно угрюмый Максим продолжал делать вид, что является сотрудником компании «Эссенц-аром», производящей безопасные качественные отдушки. Я наблюдал, как девушка над зажженными свечами страстно обдумывает «условия» своего давнего желания. Каждая по-детски милая завитушка на ее чуть кивающей в такт мыслям голове вздрагивала. Говорят, если сказать вслух, то не сбудется. Но Алёна Борисовна заполучила железобетонные гарантии.

— В этом году я выйду замуж за мужчину, которого полюбила с первого взгляда, — смутившийся Максим насмешливо хохотнул, с вызовом опрокинув рюмку. Доверить нам с ним эту сокровенную женскую тайну за чаем, организованным ради приличия, действительно выглядело слишком надменно. Вот и у меня в горле растеклось обжигающее щиплющее тепло, дыхание чуть перехватило от жадно выпитого алкоголя.

Забавно, на что способна «любящая» девушка. «Я бы не хотела, чтобы ты садился в тюрьму…» — разве затащить человека в ЗАГС насильно — не заключение? Смеялся бы Максим так же пакостно, если узнал, кого Алёна заприметила в роли жениха?.. Нет, она меня не заставляла. Просто предлагала — либо суд и тюремные нары, либо её тёплые наглаженные простыни поверх мягкой кровати. А пожизненная неприязнь её не смущала. Может, Алёне Борисовне казалось, что я её благодарить должен, благоговейно целовать пальцы ног… Что она мне этим жизнь спасает? Нельзя же было любить молча, без условий и шантажа. И только за то, что влюблённая девушка не готова хранить тайну, уберегать моего друга от смерти без кольца на безымянном пальце, я её люто возненавидел в ту же самую секунду. За то, что на самом-то деле права выбора она мне не оставила. Единственно верное — ещё раз предать себя ради Максима, чтобы его "не закопали в лесу".

Потребовался всего один грёбаный день, чтобы я, не роняя циничной улыбки, осознал: всё это время я занимался предательством самого себя. Когда согласился арендовать под своим именем подпольную лабораторию, перенёс сюда часть производственного процесса. Когда любезно слушал Максима о его прибыльных разработках, не имеющих ничего общего с тем, чем зарабатывал, как жил я. Когда придумал на пару с другом план и заявился на кафедру к Дане — к молоденькой доверчивой девчонке, считающей смыслом жизни зубрежку, ещё не пожившей нормально — и позволил себе подпустить её к токсичным реактивам. Я подло врал самому себе, лаборантке, Алёне, даже Максиму — врал так, что он искренне не понимал, откуда же во мне столько «милосердия»… Ведь я зашёл настолько далеко, что ему и неоткуда было узнать… Нас двоих я считал монстрами — всего один день. Всего за один день я освободился от лжи, но обзавёлся скверной невестой.

Хлипкое равновесие, если и существовало, то теперь держалось лишь на шантаже Алёны, ведь смысл врать я уже утратил. Пока расчетливая девушка позволит мне дальше играть в гадкие беззаконные игры, я буду беспокоиться о сохранности здоровья Максима. Но к лишениям я уже начал готовиться — даром её просвещенность не пройдёт при любом принятом мной решении.

Нужно отдать должное — Алёна любезно дала время подумать. Бессоннице я радовался, словно сказочной возможности, а размышлять над правильным решением больше не мог. То, что я не спал, видел мрачный интерьер собственной квартиры, было приятным удивлением, ведь после этого отвратительного дня хуже было бы только отправиться в снохождения по дождливому городу. И после всего, что мне причудилось. После сорванного синтеза, принуждений Алёны, омерзительных умозаключений, Дана Евгеньевна снова стояла в дверях моей квартиры без сознания.

Влажные волнистые локоны — жесткие, огрубевшие на холоде; порозовевшее щёки. Я знал, что лаборантка приходит ко мне пешком, ведь пару раз устраивал слежку. Перед сном девушка была в душе, в прихожей витал обволакивающий, терпкий запах вишни, который вдыхать было болезненно сладко.

Видеть её — самое действенное утешение. В ушах оглушительно звенело: «Каждый раз вы открывали дверь с возбуждением вместо желания закончить это». Но ведь обидные до снедающего в груди трепета слова ей не принадлежали. Так мерзко я думал сам о себе. Всё озвученное в лаборатории — плод моего мучительного стыда.

— Проходи, — на лестничной клетке мерцала жёлтая лампочка, а в квартире мрак растворил силуэты, когда дверь захлопнулась. Мы вновь стояли друг на против друга, глаза постепенно привыкали к безмолвной темноте.

Я был рад. Очень рад… Почему-то под рёбрами трепетало от холодного ужаса весь тихий медленный вечер. С этого дня всё стало иначе, а что если бы Дана не пришла…