Лаборантка (СИ)

Я закрылся, рухнул в кресло и быстро обмяк, ведь давно забыл, что такое здоровый полноценный сон. Наконец, голова моя стала пуста, насколько это было возможным: к чёрту постылые поиски правильного выбора. Сопротивляться опускающимся векам не получалось.

Кажется, я собирался пустить всё на самотёк. Поддакивать другу — потому что он всегда им был, соглашаться с Алёной — ведь её мнение, я чувствовал, справедливое; продолжать обращаться с Даной Евгеньевной достойно хоть сколько долго или мало — сколько позволит терпение Алёны Борисовны. Напоследок я решил пожить честно. И с этой мыслью приятно задремал. Сон давно не был таким спокойным.

Глава 24

В машине тесно. Горячие руки гладят меня по голой спине, спускаясь к ягодицам, сминают кожу. Ее стягивает от мурашек и следом окутывающего холода, заполоняющего салон: я прижимаюсь ближе к его груди, чтобы дрожь не пробирала настолько нестерпимо, но он тоже вздрагивает. Сердце стучится в рёбра так, что я чувствую на себе его сумасшедшее биение. Глубокий, откровенный поцелуй, неизвестно сколько уже тянущийся, лишает меня рассудка и совести, отчаянные требовательные укусы все чаще нарушают его сладкие ласки языком. Я с трудом поднимаю опускающиеся от удовольствия веки. На мужских коленях будет удобнее сидеть, если помочь директору обнажиться.

Меня трясёт — я хочу его. Быстрее позволить ему проникнуть, чтобы чувствовать, как от каждого неосторожного толчка изнутри остро срывается лакомая боль. Физический восторг одолевает меня, готовую уничижительно благодарить за эту навязчивую необходимость, когда он оголяется и быстро пристраивается между моих ног. Его влажные губы угождают поцелуями прямо в грудь, а затем в шею, когда я лихорадочно присаживаюсь глубже и бесконтрольно громко дышу, чтобы оставаться вменяемой. Пальцы крепко сжимают бёдра, его челюсть зло сомкнута, и желваки ходят на скулах. Боже, мне нужно чувствовать его жадный рот…

Он лижет мои губы, напряжённо тянет, обжигая частым дыханием. Но ещё чаще врывается до неприличия глубоко, яростно выбивая из меня рассудок. Я пытаюсь обнять его разгоряченные необъятные плечи, теряюсь в удовольствии, но из раза в раз снова стараюсь уцепиться крепче. Мы оба начинаем стонать — справиться с разрастающейся агонией молча невозможно.

Стоны разносились по всей комнате, воздух саднил в сипящем горле. Я проснулась утром в холодном поту, в перекрученном одеяле, сминая влажную ледяную простынь, и долго смотрела в белый потолок, не узнавая привычные трещинки. Глаза словно заволокла пелена, а сон ещё был виден поверх пространства комнаты. Горячие и широкие ладони Антона сжимали меня до тех пор, пока я не признала люстру с тремя прозрачными плафонами, в одну из которых я так и не вкрутила лампочку — а потом вскочила, боязно озираясь вокруг. Его действительно не было. Всего лишь сон.

Мне часто снились подобные вещи. Я уже не разбиралась, где заканчивалась явь и начиналась фантазия, так усердно мечтая на счёт директора. Противиться назойливым снам было, как алюминию окислению йодом — бурно и бесполезно. Голова моя, сердце были не на месте. И от стыда хотелось скулить… Ком застрял в горле.

Мы снова не виделись несколько дней. Я, как последняя идиотка, порывалась справиться о его самочувствии после того рабочего дня наедине, в сообщении, но тут же боязно стирала набранный текст. Стыд. Необъятный, беспощадный стыд, разящий от ледяной кожи. Что со мной будет, если он тоже догадался… С первого дня знакомства я наблюдала, как из самодовольного, вечно ухмыляющегося соблазнителя Антон постепенно превращался в неумелого актёра. Между напускного фарса так и проступала плохо скрываемая человечность, а последние дни мужчина, видимо, погряз в бесперебойной работе и в конец оставил притворство вместе с ухаживаниями. Если бы он только знал, что я пережила утром, в день выставки… Пока он дремал, на склад приехали свежие реагенты.

Я открыла дверь курьеру, расписалась за приемку, пока мужчина затащил на склад пару коробок. Походив вокруг них с любопытством в настораживающей тишине, нацепила респиратор с перчатками, распаковала свежую банку компонента для синтеза и отсыпала пару миллиграмм в пробирку, капнув щёлочи. Будет забавно осуществить опыт, который на днях нам запретили проводить на лабораторных занятиях, подумала я. И реакция пошла…

Осадок бледно-жёлтого цвета. Меня моментально затрясло от ужаса. Мысли, как паутина, попытались охватить как можно больше происходящих прежде событий, но всё перепуталось в закружившейся от паники голове. Нет, не может быть… Бред какой. Я с дрожью выдохнула и прошагала к шкафу, дрожащими руками схватилась за старую банку, чтобы отобрать навеску в чистую пробирку. Пара капель едкого натра и…

На моих глазах выпал насыщенный красный осадок, как и говорилось в учебнике… Я окостенела от тревоги, обескуражено сжимая стекло. На новой банке была маркировка с завода — 0,1М.

И на старой тоже, маркером написано, моей рукой — 0,1М.