Лаборатория великих разрушений

Подземный лабиринт занимал в общей сложности, со всеми своими никому не известными разветвлениями, до шестидесяти километров. Но по крайней мере три четверти этого пространства уже много лет не давали ни одного куска угля. Редкие смельчаки, проникавшие в заброшенные, наполовину залитые водою галереи, рассказывали всякие небылицы об этом царстве мрака: там будто бы все еще шла таинственная работа, где-то звонил колокол, вспыхивали и блуждали синеватые огни, и странно, что рудокопы, давно утратившие веру в чудеса на земле, охотно верили всем таким рассказам. Небо, о котором беспрестанно говорил аббат Гилуа, казалось им пустым и холодным, но в глубине земли все еще жили духи, упорно сопротивлявшиеся войне, которую вели против них школы, газеты, машины, вся техника и весь общественный прогресс. Во время немецкого нашествия безграничный лабиринт Рансома сыграл спасительную роль для нескольких сотен несчастных мужчин и женщин, обвиненных в различных преступлениях. Половина домов в местечке была разрушена; от церкви уцелели только две стены, между которыми на груде мусора долго лежало окровавленное тело аббата Гилуа, убитого осколком снаряда. Население почти все исчезло, и только черные призраки Рансома по-прежнему плясали на пустынной равнине, над грудами камней, под которыми лежали трупы людей, расстрелянных германскими солдатами. Уходя, немцы подожгли огромные запасы угля, сложенные в виде пирамид. Огонь распространился в подземные галереи, и спустя несколько месяцев после того, как враг очистил страну, из глубоких шахт все еще валили клубы густого едкого дыма, который ветер разносил до Монса, Курселя и французской границы. Когда пожар наконец прекратился, круглая долина напоминала кратер потухшего вулкана или остывший горн гигантской кузницы. Невозможно было поверить, чтобы жизнь когда-нибудь вновь воскресла среди этих обожженных камней. Но не прошло и года, как в долине закипела лихорадочная работа, и тысячи людей по всем дорогам, из Курселя, Шарлеруа и Намюра, ежедневно направлялись к новому Рансому.

На окраине котловины, вдоль железной дороги из Кельна в Париж, возвышались на столбах огромные радужные щиты, на которых гигантские надписи кричали путешественникам:

«Покидайте Землю, спешите в Рансом!». «„Всемирный эмигрант“ предлагает покинуть нашу планету!». «В начале мая корабль „Левиафан“ отправляется на Юпитер! Двадцать четыре дня в пути! Общие и отдельные каюты».

На всех вокзалах агенты компании рассовывали миллионы брошюр и карточек с описаниями междупланетных судов и мнениями известных и никому неведомых ученых, астрономов и физиков, о расселении людей в мировом пространстве. Плакаты «Всемирного эмигранта» пестрели на стенах домов во всех столицах мира, а ночью над Парижем, Лондоном и Берлином горели в облаках огненные буквы: «Дальше от Земли». «Покупайте акции „Всемирного эмигранта“». И скоро, благодаря телеграфу и газетам, на всем земном шаре не оставалось ни одной деревушки, где бы не слышали о Рансоме и фантастической затее американских миллиардеров. Вслед за «Левиафаном» общество обещало построить несколько десятков других еще более крупных, судов, которые дали бы возможность увозить с Земли каждый месяц полмиллиона эмигрантов.

В одно майское утро курьерский поезд привез в Шарлеруа толпу пассажиров, направлявшихся в Рансом. Из вагона 1-го класса, опираясь на руку молодой девушки, вышел господин лет пятидесяти и в нерешимости остановился около одного из гигантских узорчатых столбов, поддерживающих стеклянную крышу вокзала.

— Пойдемте, дядя, — нетерпеливо сказала девушка, — надо поспешить занять место в автомобиле.

Старик посмотрел на нее усталым взглядом и, поставив на истертые плиты маленький желтый чемодан, ответил, медленно выговаривая слова:

— Не знаю, право, стоит ли нам ехать в этот… куда мы едем, Ида?

— Боже мой, в Рансом, конечно! — с раздражением воскликнула девушка, видя, что на них обращают внимание, а носильщик в синей блузе едва скрывает улыбку.

— Да, мы ехали в Рансом, — тоном глубокого убеждения сказал старик. — Это так! Но теперь я раздумал…

— Раздумали, когда мы уже почти приехали! — воскликнула девушка по-русски, чтобы ее не поняли окружающие.

— Что же вы хотите делать?

— Поедем в Париж, я был там лет двадцать назад. Тогда еще была жива твоя мать…

— Мы в Париж не поедем, — перебила его племянница, — я лучше вернусь в Россию.

— В Россию?.. Прекрасно. Бог с ним, с этим Ларсоном или Карсоном. — И старик с живостью повернулся к вагону.

— Мосье, этот поезд идет в Антверпен!.. — предупредительно сказал кондуктор.

— Дядя, на нас все смотрят, — умоляющим голосом прошептала девушка.

В этот момент какой-то молодой человек, наблюдавший издали за этой сценой, подошел к старику и, бросив на его спутницу короткий выразительный взгляд, которым как бы хотел сказать: «Не беспокойтесь. Я все устрою», — обратился к нему со словами:

— Вам следует поспешить! Дайте ваши вещи, я донесу их до автомобиля.