Лаборатория зла

На данный момент времени в камере их находилось шесть – вместе с Лерой. Клавдия куда-то исчезла – просто в один из дней Екатерина Васильевна, поговорив с ней о чем-то вполголоса, вывела ее из комнаты и вернулась уже без нее. Не вернулась Клавдия ни в этот день, ни на следующий. Что-то подсказывало Лере, что девушка уже не вернется. Она не знала, куда та делась, но предполагала, что с ней случилось что-то плохое.

«Она умерла?» – отчаянно взывала Лера к доктору Громову, – «Ее убили?».

Голос доктора Громова отдавался откуда-то словно изнутри ее головы, разлетаясь эхом, покрывая поверхности ее мозга и растворяясь в нем.

– Да. Клавдии больше нет. И я бы советовал тебе вести себя как можно тише, если не хочешь последовать ее примеру. Видишь, до чего доводит нескромное поведение.

Спорить с доктором Громовым в данном случае не возникало желания – по правде говоря, Клавдия действительно вела себя нескромно. День за днем она занималась исключительно тем, что приставала ко всем, кто попадался в поле ее зрения все с тем же вопросом:

– Ну расскажи мне что-нибудь интересное, а? Ведь ты расскажешь?

– Клавка, прекрати, – мягко пресекала ее возбужденный монолог Надзирательница, заходившая в их комнату, чтобы раздать градусники.

После замечания Клавдия, как правило, замолкала – и в этом, пожалуй, заключалось изменение в ее поведении за последнее время. Она уже не реагировала озлобленностью на указания относительно своей назойливости. Вместо того, чтобы тихо бормотать грубости себе под нос, напоминая окружающим, «кем она является» и «что они обязательно об этом пожалеют», она в большинстве случаев залезала на кровать и сидела там, молча раскачиваясь, с интересом окидывая взглядом всех присутствующих и кривя лицо в гримасе, напоминающей улыбку. Она была похожа на маленькую обезьянку – такой же вертлявой она была, такой же назойливой, такие же гримасы она строила, так же забавно пыталась привести в порядок свой внешний вид – расчесывала волосы она с той же сосредоточенностью, с какой обезьяна обычно выщипывает блох из шерсти товарища.

Наверное, они решили, что она достигла своего максимального уровня развития, и больше с ней делать нечего, а потому попросту решили от нее избавиться. Для них это было нормально. Наверно, они решили, что лабораторные обезьяны им ни к чему. Поэтому они просто увели ее, мило улыбаясь – куда-то, откуда она не вернулась.

Криков не было. Ни криков, не плача. Судя по всему, все произошло быстро.

Лера вспомнила, как доктор Громов говорил о том, что она, Лера, ничего не понимает в науке – впрочем, как и в чем-либо вообще, и Клавдия на самом деле является не тем, чем кажется ан первый взгляд. Несмотря на производимое впечатление безнадежности, беспомощности и некоторой глупости, она являлась, по его мнению, вполне удачным экземпляром. По правде говоря, в последнее время Леру начали посещать некоторые сомнения по поводу неоспоримости умозаключений доктора Громова. Все-таки, судя по всему, он брал на себя слишком много – не являясь здесь определенно никем, приближенным к начальству, он за счет своего характерологического высокомерия имел много амбиций и позволял себе слишком много смелых решений, в которых на самом деле разбирался не так хорошо, как считал на самом деле или по крайней мере говорил об этом. В общем, к нему, вероятно, здесь все равно особенно не прислушивались. Может, поэтому он пребывал в таком мрачном расположении духа в последнее время?

И, может, поэтому он так активно взялся заниматься ей, Лерой? Может, у него была на это собственная корыстная цель, и он хотел привлечь к себе внимание?

Голос в голове молчал. Как ни странно, доктор Громов не пререкался. Невзирая на его потрясающее умение возмущаться мысленно так громко, что Лера слышала его голос в своей собственной голове.

Впрочем, настроение доктора Громова по каким-то причинам определенно стало волновать ее в меньшей степени, чем раньше – как и все прочие обстоятельства, связанные с особенностями пребывания здесь. Почему-то ей все-таки было достаточно спокойно.

Каспер маячил за окном.