Лабух

В своей депутатской деятельности… в вашей депутатской деятельности… в нашей депутатской деятельности… Динь… динь… динь… динь… динь…

О принципах мне, видимо, не узнать — кнопку звонка нажали и не отпускали… Я открыл — на пороге стоял пыльный и помятый фикусолюб. Тихон Михайлович Лупеха, или Алексей Викторович Матвиенко, кто–то из них — свидетелей по моему делу.

— Вот… — подал фикусолюб через порог, настороженно оглянувшись вверх и вниз на лестницу, сложенную бумажку. — Вам…

Развернув бумажку, я прочитал:

«Давно не виделись, давай встретимся».

То телеграммы, то записки… Ни имени, ни подписи. Но почерк — высокий, клинописный — откуда–то знакомый.

— С кем?..

— Это уже на словах, с кем… Пройти можно?

Фикусолюбу тревожно было стоять в раскрытой двери, явно тревожно.

— Проходите, Тихон Михайлович. Признаться, не ожидал.

— Меня Алексеем зовут…

Не ожидал и не угадал. А уверен был, что угадаю. Значит, Тихон Михайлович Лупеха — асимметричный. А записка от кого?.. Никак не вспоминалось, чей этот знакомый, клинописный почерк?

— Так с кем встретиться?

— С кем, с кем… — пробежал глазами по полкам на кухне, куда мы прошли, фикусолюб. — Так и скажи вам сразу…

— Нет ничего, Алексей Викторович. Было шампанское — выпили.

— Ссули газированные, — поморщился фикусолюб. — Не пью… С американцем встретиться.

Я вспомнил открытки, которые изредка, обычно на Рождество, приходили из Америки. С поздравлениями, написанными высоким, клинописным почерком.

— С Дин Ридом?..

Свидетеля по моему делу Алексея Викторовича Матвиенко мог подослать ко мне кто угодно… Следователь Потапейко мог подослать.

— Дин Рид умер… — не слишком уверенно проговорил фикусолюб. — Еще при мне.

Это странновато у него прозвучало: умер еще при мне. Но я догадался, про что он — многое пряталось за оговоркой. Человек узнается по оговоркам, как по отпечаткам пальцев. Даже больше, потому что отпечатки — внешнее… Некогда, когда Дин Рид жил, фикусолюб не был бомжем. Был кем–то, при себе, не выброшенным из жизни.

Подослал его не Потапейко.

Подослал его Панок.

Я сказал:

— А Кеннеди при мне убили.

Фикусолюб не понял.

— Ну и что?..

— Тогда с кем встречаться?.. Кто из американцев жив?

— А-а… — протянул фикусолюб. — Опасаетесь… — Наклонился ко мне и прошептал: — И я боюсь, его ловят. Сцапать норовят…

— Кого? — отступил я — так от Алексея Викторовича несло.

— Американца. Друга вашего.

Записка — от Феликса Рачницкого. Написана, во всяком случае, его почерком. Высоким клинописным почерком рождественских поздравлений на американских открытках.

Это ставило в тупик. Если Панок подослал фикусолюба, чтобы спровоцировать меня на встречу с Феликсом, так, получалось, прислал его от самого Феликса?.. Если, конечно, не подделали почерк, что не проблема.

Но для чего?..

И зачем Феликсу связываться со мной через бомжа? Мог бы сам позвонить…

Впрочем, видимо, не мог… Никто не хочет в последнее время со мной по телефону разговаривать.

Мы были когда–то с Феликсом друзьями настоящими — не по гульбе да пьянкам… Хоть он и с Крабичем дружил тоже. Ростика знал…

— Так его не арестовали?

— Нет, мы спрятали. Он человек. У-у, человек какой!.. Хотя такой же американец, как и я.

Подловят меня с американским шпионом там, где бомжи его спрятали, и так прижмут, что ни в какую сторону не дернусь. И думать забуду брыкаться, в оглобли бить…

— Человек, как вы?.. Что ж вы с Лупехой следователю меня сдали?

— А кто бы не сдал? Если б пригрозили, что посадят? Хоть за пистолет… И откуда мы знали: вы, не вы?.. Готовы были все подтвердить, что бы там следователь ни выдумал. Лишь бы на нарах не париться. Сам на них никто не полезет… Что, не так?

Оно так… Нары — не полок.

— А пистолет вы куда засунули?

— Шуба Лидии Павловны в прихожей висела… Кто летом шубы носит? Мы подкладку сверху надорвали и за подкладку бросили… И на виду — и не догадаешься.

— Кто–то же догадался?

Фикусолюб вздохнул виновато:

— Ну да…

— Говорил я вам, чтобы занесли в милицию?.. И не было бы ничего.

На это Алексей Викторович вроде бы и не возразил, но и не согласился:

— Все равно что–то было бы.

Похоже на то…

Если записка — не подделка, что–то Феликсу от меня нужно. Через пятнадцать лет. Сколько времени ни проходит, а человеку от человека все что–то нужно и нужно.

А мне от Феликса — что?.. То, для чего Панок к нему посылал?.. Я и попытки никакой, чтобы встретиться с Феликсом, не сделал, боясь, что с моей помощью его найдут, — и на тебе…

Не путь, а судьба.

— Идти далеко?

— Ехать. Не бойтесь, все промозговали. У американца — голова. Не пьет только, а так — голова.

Феликс, сколько я знал его, действительно не пил. И придумать этого никто не мог.

— Нечего мне бояться… Лискиной также пригрозили?

— За «профессоршу» мы не в ответе, — отмахнулся фикусолюб и спросил с величайшим недоумением, когда мы уже выходили. — И как это вы полезли на гору такую?..

XVI