Лабутены для Золушки

«Соврала – вот за это и мучайся, – корила она себя. – Будешь теперь на огороде пластаться. Поясница на третий день отвалится, грязь из-под ногтей придется выковыривать неделю. Загар вам, девушка, конечно, обеспечен. Но что делать со следами от комариных укусов? Да и загар поддельный: не золотистый морской, а грубый, коричневый – речной. И фоток не будет. Разве с огорода, на фоне дощатого сортира…»

Автобус остановился на конечной. Кира выбралась в вечернюю духоту родного микрорайона. Домой. Хорошо, что у нее есть хотя бы это – дом.

Никогда прежде она не позволяла себе идти от остановки до дома так неспешно, едва переставляя ноги. Всегда спешила, почти бежала, обходя стайки вызывающе-шумных подростков или качающихся пьяных. У шеренги гаражей-ракушек, за которыми любила пировать местная гопота, привычно поднимала взгляд и высматривала под самой крышей, на пятом этаже блочной пятиэтажки, светящееся окно. Когда-то мать ждала ее с первого курса Академии, стоя у этого окна в своем домашнем виде: маленькая головка с седым облачком волос, изможденно опущенные плечи под неизменным потертым халатиком с полуоторванными рюшами.

Впереди завиднелись гаражи, сейчас завернет за угол универмага и войдет в свой двор. Кира замедлила шаг. Хотелось оттянуть тот момент, когда снова войдет в пустую темную квартиру, включит машинально телевизор – мелькающие на экране страсти создавали хоть какую-то видимость жизни.

* * *

Тяжелый, мрачный, отвратительно скрежещущий товарняк, с такими же тяжелыми и мрачными воспоминаниями, выныривал из темного тоннеля памяти неожиданно и бессистемно. Отец внешне не проявлял горя по поводу смерти матери. Он вообще вернулся из Африки замкнутым, и держал свои чувства внутри. Хотя отдал супруге последние почести: два месяца возился на кладбище – самолично залил фундамент и сделал основание для памятника, облагородил мраморной крошкой, заказал и установил мраморную плиту с фотографией, на которой Софья Андреевна имела бодрый вид бойца революции, победившего всех классовых врагов и идеологических противников.

Домой он не вернулся – так и остался жить на даче. Объяснял довольно туманно:

– Да что я буду тебе мешать? Мусорю, плохо сплю, табаком воняю, храплю, как медведь. Вдвоем там не развернуться, а тебе личную жизнь надо устраивать. Да и привык я на природе, да на просторе. Опять же, за дачей постоянный присмотр нужен по нынешним временам…

И перестал приходить, даже на Новый год. И ее от визитов в поселок «Фруктовый» отговорил:

– Не лень тебе таскаться с пересадками, в автобусе давиться? Чего ты там не видела, в моем скворечнике?

Что-то подсказывало Кире: это отговорки, существует какая-то веская причина. Она предположила наличие женщины в жизни отца и оставила его в покое. Встречались в кафе – каждый раз почему-то в новом, иногда в кино ходили.

А потом отца убили. Его ужасная смерть прояснила: не было никакой женщины. А что было, не сумели разузнать ни оперативники, ни следователи, ни кто-то там еще. Темная история!

Грабители заявились на дачу ночью, около половины четвертого. Не меньше трех человек. Вскрыли дверь. Сон у Дмитрия Евгеньевича действительно оказался чуткий – успел схватить карабин («Спал он с ним, что ли?» – удивлялся следователь Лапкин) и даже дважды выстрелил, но почему-то ни в кого не попал. Ему же выпущенная в упор пуля угодила в висок. Нападающие перевернули дачный домик вверх дном. Вспороли обивку старого дивана, вытряхнули из банок запасы круп и кофе, вскрыли полы, перевернули все в сарае.

Тот, кто застрелил отца – широкоскулый громила со сломанным носом и стрижкой «бобрик», остался лежать с ТТ в руке на пороге, с близкого расстояния убитый в висок из другого пистолета, на месте преступления не обнаруженного. Он оказался известным полиции уголовником по кличке Еж и находился во всероссийском розыске. Фото Ежа Лапкин показал Кире, но она его, естественно, не опознала, так как никогда не видела.

За всем оружием тянулся криминальный след: ТТ, зажатый в руке убитого грабителя, был похищен во время недавнего нападения на инкассаторов в Курске, а ПМ, из которого был застрелен сам Еж, прибыл на место преступления из Сочи и принадлежал некогда пропавшему без вести армейскому майору.

Сухая информация протоколов и экспертиз впечаталась в Киру со всеми мучительными для нее подробностями. И хотела бы – не смогла от них укрыться. Допросили ее раз десять, так цепко и въедливо, будто она была главным подозреваемым. Молодой, немногим старше Киры, Лапкин, носивший очки с толстенными стеклами, изо всех сил старался выглядеть строгим и солидным. Хмурил брови, басил и с таким усердием расправлял плечи, что погоны старшего лейтенанта Следственного Комитета упирались уголками в спинку массивного офисного кресла.

– В интересах следствия, Кира Дмитриевна, необходимо еще раз уточнить ваши показания, – говорил он, прижимая к переносице массивную, норовящую сползти оправу.