Лачуга должника и другие сказки для умных (сборник)

Ну что ж, с двумя последними строчками я согласен. Но с первой — нет, тут поэт ошибся! Деяния Утюгова не угасли, они только потускнели. В дальнейшем они могут вспыхнуть новым светом. Человечество не было готово к разумному освоению его гениального открытия. Человечеству надо еще подрасти — и тогда воскреснет для него Матвей Утюгов, и великий дар его осчастливит всех землян!.. Кстати, тот же самый В. Инкогнитов в дни расцвета славы Утюгова вот как о нем отозвался:

Неплохо ели наши предки,
А нам достались лишь объедки.
Но ты нас вывел из пустыни, —
И сытость к нам придет отныне!

В те годы все поэты наперебой восхваляли Утюгова. Поэма Н. Могутного «Явленье гения» даже в школьную программу была включена. Там, среди прочих, такие два четверостишия были:

Небесной манной Бог Саваоф
Снабдил голодающих в трудный час, —
А ты, чтоб каждый был сыт-здоров,
Космической пищей питаешь нас!

Великий Кормчий (от слова «кормить»!)

Ты всем пропитанье сумел добыть,
Ты кормишь весь мир, ты — выше богов,
Матвей Васильевич Утюгов!

Никогда не забуду, как возмутило Матвея сравнение его с «Великим Кормчим» — ему почуялось, что тут культом личности завоняло. И вообще терпеть не мог он всяческих восхвалений.

…Во всех книгах и статьях о Матвее Утюгове упоминается и мое имя. При этом в некоторых из них моя роль в его судьбе явно преувеличена. Однако сам я о Матвее никогда не писал, — и вот теперь, на склоне пенсионных лет, решил поделиться с читателями воспоминаниями о нем и напомнить о том, что происходило тогда, в конце XX века, когда мой друг явил миру свое открытие.

Коротко о себе. Я, Геннадий Борисович Питерцев, — не писатель, но человек грамотный. До ухода на пенсию преподавал русский язык школярам младших классов. Плохо запоминаю цифры, числа, а вообще-то память хорошая. В лжецах не числюсь.

2. Под тещей

Всем известен год и день, когда Матвей Утюгов практически осуществил свою гениальную идею. А мне посчастливилось познакомиться с ним за несколько лет до этой великой даты. А в тот августовский день мы, — то есть я, моя жена Зоя Сергеевна и наша дочка Кира, — вернулись в родной Питер из Сестрорецка, где отдыхали в семейном санатории. Кормили там неплохо, но все больше овощами, и я истосковался по калорийной пище. По возвращении Зое сразу же удалось купить яиц, из которых она быстро сотворила яичницу. Но мне этого мало было, мне колбасы хотелось. Взяв сумку-авоську, я отправился на поиски. Увы, в ближайшем от нас магазине колбасы не имелось, не было ее и в угловом гастрономе. Я пошагал дальше. И тут мне повезло. Недалеко от Такелажного переулка я встретил Сергея Георгиевича Виксона, соседа нашего по коммунальной квартире.

— «Под тещей» пиво есть и сардельки есть! — радостно сообщил он. — Не опоздайте!

Поблагодарив его за благую весть, я свернул в переулок и быстрым спортивным шагом направился к пивной «Под тещей». Конечно, официально она такого названия не имела, ее так старожилы нашего квартала именовали в разговорах между собой. Они рассказывали, что в старину, в эпоху нэпа там всегда имелось пиво трех сортов, а к нему можно было заказать вареных раков, маринованных миног, солонину, осетрину, — прямо какая-то буржуазная фантастика! И посещал ту пивную некий отставной артист. Он приходил туда уже навеселе, пил самое крепкое пиво «Эдельвейс» и, накачавшись им, вставал на стул и громогласно призывал всех присутствующих соблюдать тишину.

— Коблы двуногие! Индюки горластые! Ведите себя тише! Имейте гуманность, над вами моя родная теща живет! Не беспокойте ее, кретины безмозглые! — Так вещал он, и его сквозь все потолки во всех пяти этажах было слышно. А потом однажды какой-то хулиган ударил его по голове пивной кружкой, и артист тихо скончался, не выходя из пивной. И на похоронах громче всех рыдала его теща.

…Когда я вошел в пивную, посетителей там было не очень много. Получив у стойки кружку пива и тарелочку с порцией сарделек, я выбрал себе место справа от окна, где сидел мужчина лет приблизительно сорока пяти, то есть моего возраста. На нем был серый костюм в крупную клетку, такой же, как и на мне, и я сразу почувствовал симпатию к этому человеку. Когда женщина видит незнакомую даму, одетую сходно с ней, в душе ее зарождается подозрение, что это — коварная соперница, укравшая у нее стиль, цвет, фасон одежды, чтобы покорять мужские сердца. У нас, у мужчин, — другое дело. При виде незнакомого человека в одежде, похожей на нашу, в нас возникает к нему братское чувство: это наш единомышленник, одноклассник, однополчанин, спортивный одноклубник, одним словом, свой парень.