Ладамтам

«А вот он» — ответил Форвис, и достал чудной камень из-за пазухи, поймал гранями огненные искры.

«А давно ли дело было? Давно ли напали на город? А то ведь, поди, уже больше года правят захватчики!» — сказал кто-то из артиланов.

«Вчера и было дело» — отвечал Форвис.

Тут как-то вдруг подул ветер, прогнал плотные тучи, и из-за них выглянула полная луна. Сверкнул сультанский талисман на ладони Форвиса, и исчезли они — и путник, и камень. Как и не бывало. Вскочили артиланы, факелов больше засветили, так, что ни угла темного не осталось. Нигде не было ушедшего два года назад в большую дорогу Форвиса. Будто и не он сидел и говорил только что с ними. Так и не вернулся больше.

ОЛЛО ЛОЛЛО

Сколько букв в имени твоём?

Зашифрована ли в нем долгая дорога? Или тот самый знак, по которому, как по звёздам, идти, не сбиться? Один из первых подарков каждому в жизни — имя.

Невелик был, выходит, дар для человека по имени Олло. А и то весело — две только буквы запиши, к зеркалу поднеси — оно и допишет отражением. В зеркальных именах особая магия, говорили ему мудрецы. Утешить хотят — понимал всякий, кроме Олло. Две всего буквы. Бабка ещё жива была, вздыхала, мол, сам непутевый, и имя такое же. На языке артиланов оно было созвучно слову «лолло» — бестолочь. А то, что букв всего две — совсем никудышным было знаком.

Да оно и верно. За целых семнадцать зим не сподобился Олло ни на подвиг, ни на пользу. На охоте и зайца мог испугаться, от воды шарахался, стрелять метко не выучился. Похлебку, и ту, что ни обед, расплескать умудрялся на полстола. Непутевый, Олло-лолло — он и есть! Невесть почему так назвали сына родители. Уже и не спросишь

— рано ушли они за звездный туман. Но имя оставили. Случайно ли, нет ли. А на семнадцатую его осень забрали к себе предки и бабку, единственную, что хоть и ругала, а любила мальчишку. И остался Олло один под бескрайним небом…

Поначалу ходил он от дома к дому. Где с дровами поможет, где рыбу почистит, а где просто так покормят. В каждом дворе пел он песни, рассказывал сказки. И надоел в скорости людям — зачастивший гость хуже ненастья. То там, то тут стали двери запирать от него соседи, не пускали, таились за замками.

Загрустил Олло, вернулся в пустой бабкин дом, да и расплакался. А наутро собрал вещи, какие были — всего-то богатства мешок за плечами и книжка со сказками, и ушел в большой мир. Один только раз, взобравшись на дальний холм, обернулся на родную деревню. Вот она, знакомая, руку протяни. А неведомое уже маячило за спиной, насвистывая южным ветром.

Олло стоял на самой вершине, и земля от края неба до берега моря, далеко внизу, была как на блюде. Смотри. Муравьем ползла тележка по нитке-дороге, пушистым кустом гляделся дремучий лес справа, трава стелилась к ногам. Детство его оставалось здесь, надежно сохраненное в сердце. И грусть брала, и радостью щемило.

Но все думалось — странно, непонятно. А был ли лес, и грибы доверху корзинки в его детской ладони? И был ли он сам? Или кто-то спел ему всю эту память, пока он спал на облаках? «А если спал… — подумал Олло, — то проснулся ли теперь?».

Песня в голове знала все — с самого истока. Вспомнить бы, как там поётся. Начинался куплет точно со слова «здесь». И было ещё что-то про лодку… Посмотрел он в последний раз на прошлое, спиной по- воротился, и пошел вниз с холма, по незнакомой, ранее не хоженой тропке.

Остановиться страшно было. Да и где тот привал, который не стоило пропустить? Покуда идешь, дорога стелется к ногам, впритык до поворота, а за ним — еще длиннее серая лента, и так до горизонта. Олло никогда не ходил от дома дальше берега. Ну, еще на лодке заплывал — но причал из виду не упускал. Теперь же ни ориентира, ни огонька, ни попутчика. И страх гнал дальше, не пуская мысли о том, куда и зачем, и не стоит ли, пока еще не совсем стемнело, повернуть обратно?

А между тем, солнце лизнуло верхушки деревьев, потом запуталось в ветках и исчезло совсем. Ночь хозяйкой зашагала по миру, укутывая до утра темной мантией все подряд, ровняя цвета и формы. Олло, наконец, остановился. И помыслить уже нельзя было о том, чтобы спешить обратно: не найти дороги, не вспомнить поворотов. А отдых телу нужно было дать.

Неожиданно мягким оказался еловый лапник, усталость потянула в дрему без снов, замер воздух вокруг. И Олло заснул быстрее, чем почувствовал, как рядом присела седая нежить, провела узловатыми пальцами по волосам, наклонилась к закрытым глазам.

«Ну, здравствуй, бестолковый. Столько лет жду хоть кого — сойдешь и ты. Людям ни на что не сгодился, а жизни много в тебе — мне в самый раз»

Скрипуче засмеялась старуха, обняла сонного путника серыми рукавами, потащила отчаянно бьющееся солнце из груди. Посерело лицо Олло.