Ладан и слёзы

Я засмеялся. Чего бояться? И тут же, вскочив на ноги, я кувырком скатился с крутизны. Мне хотелось обогнать Веру, впрочем, это было нетрудно: ступать ей было по-прежнему больно, и она с трудом поспевала за мной. Я прыгнул в лодку, которая предательски закачалась. Вера наконец спустилась тоже, и я подал ей руку, чтобы помочь забраться в лодку.

Под днищем плоскодонки бурлила вода.

Вскоре мы уже лежали в лодке, вытянувшись рядышком на мокрых полусгнивших досках. Над нами было только небо, которое постепенно затягивали белые облака. Мы вдыхали запах воды, весенней, талой воды… и этого нам было вполне достаточно. «Пусть их себе воюют! — беспечно думал я. — Какое это сейчас имеет значение? Если война докатится сюда, мы отвяжем нашу лодку и поплывем по реке, и никакие танки и пушки нам не страшны. Мы доберемся до моря и сами выскажем ему наши пожелания».

Но война напомнила о себе уже в следующую минуту, не давая времени ни для размышлений, ни для каких-либо действий. Вдоль реки несся, быстро приближаясь к нам, шум моторов. По тарахтенью и фырканью я узнал мотоциклы. В этих звуках не было ничего необычного, и мы с Верой продолжали спокойно лежать в лодке. Однако невдалеке от нас моторы внезапно заглохли. Резкие голоса словно всколыхнули воду. Лающие выкрики на грубом незнакомом языке прорезали воздух тонкими остриями, вонзались в борта нашей лодки. Мы слушали не дыша, чувствуя, как лодка тихо покачивается под нами. Вода еле слышно журчала, что-то шепча, словно и она тоже испугалась этих голосов.

Сгорая от любопытства, я слегка подтянулся на локтях и выглянул из лодки. Шагах в двадцати от нас на берегу сидели четыре немца. Они сняли каски, светловолосые головы светились на солнце. Но лица у всех четверых были красновато-коричневые, цвета бронзы, с глубокими морщинами вокруг глаз и возле рта — как у индейцев. Два мотоцикла, на которых они приехали, стояли поодаль.

— Немцы! — прошептал я.

Удивительное дело, я нисколько не испугался. Эта четверка показалась мне такой мирной, добродушной и вовсе не вызывала страха. Голоса звучали грубо, резко, как удары топоров по дереву, но лица не были грубыми, несмотря на изрезавшие их морщины. Голоса солдат были похожи на голоса пушек. Иначе ведь и быть не могло: их уши привыкли к грохоту залпов и стрельбе, вот они и приспособились, чтобы перекрыть гул войны, иначе они не могли бы друг друга слышать.

Вера вздрогнула.

— Немцы? А вдруг они увидят нас? — шепнула она. Я постарался ее успокоить:

— Вряд ли. Они просто остановились передохнуть. Болтают, смеются…

И в самом деле, немецкие солдаты веселились от души: гоготали, орали, хлопали друг друга по плечу. Было странно слышать, как хохочут эти люди с лающими, собачьими голосами. И разговор их смахивал скорее на кваканье лягушек, чем на человеческую речь. У них не было при себе никакого оружия, кроме странных винтовок, каких я еще никогда не видел: они были меньше, чем обычная винтовка, и больше, чем револьвер, с изрешеченным круглыми дырочками стволом и прикладом, похожим на стремя. Вера тоже села в лодке и стала смотреть на берег. Я сказал, чтобы она сидела тихо. И она застыла неподвижно, не сводя глаз с немецких солдат.

— Едят, — сказала она.

Я кивнул. Четверо немцев развернули пакет, в котором была еда, и стали уплетать. Мы видели, как они, жуя, продолжали без умолку болтать и смеяться. Вот один протянул руку и указал на что-то в воде, чего нам отсюда не было видно. Опасаясь, что они ненароком взглянут и в нашу сторону, мы втянули головы в плечи.

— Сколько они собираются здесь торчать? Поскорее бы убирались! — встревоженно прошептала Вера.

А солдаты развалились на траве и, казалось, вовсе не собирались покидать берег.

— Может, отвязать лодку и уплыть? — предложил я, вконец отчаявшись.

— Большей глупости нельзя было придумать! — рассердилась Вера. — Они тут же нас заметят. И потом, тяжелую лодку не так-то просто сдвинуть с места.

Она была права. Я понял, что сказал очередную глупость.

— А если они тут до вечера проторчат?

— Не может быть! — уверенно заявила Вера.

Я замолчал и снова украдкой бросил взгляд на немцев, которые, сами того не подозревая, держали нас в плену. Увидев, что один из солдат побрел к берегу, как раз туда, где стояла на причале наша лодка, я быстро спрятался. Это могло обернуться для нас бедой.

— Не подымайся! — предупредил я Веру. — Лежи тихо! Но она не удержалась и выглянула. Ей хотелось знать,

что меня так насторожило. И мы попались. Верине любопытство выдало нас. Немец нас заметил. Он остановился возле самой лодки, и его индейское лицо выразило крайнее изумление. Он, видимо, был поражен не меньше нашего. Но тут же засмеялся и свистнул сквозь зубы.

— Ach soo, wajs ojer moetter das?[18] — насмешливо воскликнул он. И, повернувшись, махнул своим дружкам, которые вскочили в мгновение ока.

— Ach soo, ach soo! — весело смеясь, повторял он снова и снова.

Он, видимо, находил очень забавной всю эту историю. Лодку окружили краснорожие вояки, глядевшие на нас с нескрываемым любопытством. Один из них спросил:

— Was ist loos?[19]