Ладан и слёзы

Они несли Веру, шагая по двое с каждой стороны. Кто-то тронул меня за плечо. Я не обернулся. Это, конечно, Юл. Молча, чувствуя, как сдавило горло, я плелся за ними через бесконечные заросли папоротника. Наконец мы вышли из лесу, и я увидел на дороге санитарную машину с открытой дверцей. Вокруг уже собралась толпа — мужчины и женщины. Лица у всех глупые и сострадательные, я заметил еще нескольких немецких солдат и невольно вздрогнул при виде серо-зеленых мундиров. Солдаты удерживали любопытных на расстоянии. Возле санитарной машины справа стоял офицер, он ни с кем не разговаривал, кроме коричнево загорелого возницы фургона. Офицер нетерпеливо похлопывал ободранной белой веточкой по сапогам, лицо у него было жесткое, с резко очерченными уголками рта, я слышал, как он несколько раз сурово произнес: «Kriegsgericht».[30] И опять это странное слово «Krieg», оно у немцев постоянно на устах. Что оно означает? Стоя на обочине, я наблюдал за тем, что делается на дороге. Я все еще был как во сне, все еще мертвец, бесплотное существо. И только сердце громко стучало, словно напоминая о том, что сердце мертвого человека стучать не может. Дверцы санитарной машины захлопнулись, и только тут я осознал, что произошло. Зарычал мотор, солдаты вскочили в машину, последним — офицер.

Я уже не испытывал страха. Ни перед чем. Обезумев от горя и отчаяния, я бросился бежать за машиной.

— Вера! — кричал я.

Санитарка ехала, медленно пробираясь по тряскому проселку. Я бежал за машиной, не сводя глаз с красного креста, я кричал, я громко плакал, горячая боль раздирала легкие. Расстояние между мной и машиной росло с каждой минутой. Я остановился посреди дороги, судорожно всхлипывая. Одиночество безмерной тяжестью навалилось на меня. Кто-то позвал меня, я узнал голос Юла, почему-то очень высокий. Он успокаивал меня:

— Пойдем, Пятачок. Они доставят ее в Гент, а мы тоже туда едем. И тебя подвезем.

— В Гент? — Я продолжал судорожно всхлипывать.

— Да, в Бейлоке.

Я не знал, что такое «Бейлоке», и это окончательно сбило меня с толку. Впрочем, я вообще с трудом понимал, что происходит вокруг. С отчаянием прильнул я к Юлу, единственному, кто проявил обо мне заботу. Он подхватил меня своими сильными руками и понес как ребенка.

Глава 9

Я неотрывно глядел на медную лампу, стоявшую на зеленом лакированном шкафчике. Лампа медленно наклонялась назад и вперед, в такт мерному покачиванию фургона. Она, очевидно, не была закреплена, но — вот чудо! — не падала со шкафа. Я никак не мог понять, в чем тут фокус.

Наглядевшись на лампу, я перевел взгляд на очень занятную штуку: подвешенный к потолку на веревочке, непрерывно кружился и раскачивался большой кокосовый орех с вырезанной на нем довольно уродливой, ухмыляющейся рожей. При виде этой игрушки я содрогнулся. Это было что-то чудовищное, отвратительное, сразу вспомнился расстрелянный немец, чье обезглавленное тело валялось за церковным двором. Это и была голова того мертвеца, страшная, с выпученными глазами, со ртом, не то искаженным от боли, не то осклабившимся в улыбке. Туловище с целехонькими руками и ногами осталось лежать на лужайке позади церковного двора, а отрубленную голову подвесили к потолку фургона.

С минуту мерзкая рожа глядела на меня, но потом голова завращалась, и на какое-то время я избавился от жуткого зрелища. По правде говоря, я предпочел бы вообще не глядеть на эту рожу, но она словно притягивала меня.

Юл, сидевший рядом со мной на деревянной табуретке и накалывавший тонкой длинной иглой диковинные фигурки на куске картона, перехватил мой взгляд.

— Это я привез с Лаккадивов, — сказал он. — Самолично. Там были орехи и побольше, с голову бегемота, но такой мне было не увезти, слишком тяжелый.

Юл понял, что название «Лаккадивы» мне ничего не говорит, и объяснил, что это группа коралловых островов в Аравийском море. Значит, он и вправду был матросом, плавал по морям. Я почтительно покосился на голубой якорь на его руке, под которым играли натянутые, как канаты, мускулы. Побывал он и на Молуккских островах. Юл даже перечислил мне принадлежащие к этой группе острова: Оби, Буру, Сула, Амбон, Тидоре… Но этого ему показалось мало. У меня прямо голова пошла кругом, когда он принялся рассказывать о своих путешествиях, а под конец скороговоркой произнес длиннющее название какого-то острова. Оказывается, он даже побывал в гостях у вождя племени каннибалов и ел человеческое мясо из большой деревянной миски.

Не знаю, говорил он правду или нет, но слушал я россказни недоверчиво. Похоже, он немного привирал…

— Ну и каково оно на вкус? — спросил я.

— Совсем неплохо, мне понравилось, вот только немного пресновато.

— А что, соли у них не было?

— Нет, соли они не знают, никогда не видели ее и даже не пробовали. Зато сливы у них такие, каких мы сроду не видали, каждая величиной с арбуз. Я уж не говорю о том, какие у этих слив косточки.

А может быть, все, что он рассказывал, и было правдой?