Ладога родная (Воспоминания ветеранов Краснознаменной Ладожской флотилии)

Появляется новая волна самолетов. Мы все забираемся в подвал штаба. Боголепов продолжает прерванное совещание, а дружинницы перевязывают раненых. Старший лейтенант Данилов, получивший пять осколочных ранений, во время перевязки высоким, срывающимся голосом поет «Интернационал». Дружинницы бинтуют его раны вторично: первый бинт сплошь пропитался черной — в свете примитивных факелов — кровью.

Данилова я встретил впервые в штабе флотилии. Через него шло пополнение на корабли, и он был нужен всем. Дело свое он знал хорошо, отличался скромностью, характер имел спокойный.

Наутро мы отправили Данилова и других раненых в тыл страны. А где-то в конце зимы, в феврале или марте 1942 года, распорядительный дежурный штаба флотилии в Новой Ладоге вручил мне потрепанную пачку бумаг. На обертке значилось: «Ладожская флотилия, старшему лейтенанту Белякову».

На различных по формату и качеству листах бумаги (было там два листа тонкой, ярко-желтой бумаги из какой-то графленой конторской книги) тупым простым карандашом, слабой рукой раненого, было написано, что он наблюдал с госпитального судна на берегах Свири: где какое лежит имущество, что и на чем необходимо вывезти, что в первую очередь, где и для чего оно могло бы пригодиться, сколько потребовалось бы людей для этого, какие для этого можно использовать дороги.

Я читал, и передо мною вставал образ благородного советского человека, воспитанного нашей партией. Ему до всего есть дело!

Записки были дописаны в Вознесенье, на берегу Онежского озера, а передала их в штаб какая-то крестьянка. К сожалению, они уже не представляли ценности, так как к моменту их получения оба берега Свири, выше Лодейного Поля, были в руках врага. Да и Данилов, видимо, не был уверен, что его записи своевременно дойдут до адресата. Но этот патриот знал, что выполняет свой долг перед Родиной, перед народом!

Глухой ночью, путаясь в телеграфных проводах, мы с комиссаром обходили разрушенный, опустевший город. Армейские подразделения держали оборону на Преображенской горе. Командир полка, в боевые порядки которого входила наша рота, по телефону сообщил, что с рассветом надо ждать наступления врага вдоль берега Невы на Шлиссельбург.

Пушек оказалось не 13, а только 3. Укомплектовав батарею матросами из штабной команды и команды погибшего катера, мы передали ее для усиления роты.

Против ожидания, утром фашисты не наступали. Враг молчал. В полдень «юнкерсы» (мы их насчитали 72) появились над Невской Дубровкой. Объектом их атак было высокое здание ГРЭС (детище первой пятилетки) на левом берегу Невы, между Ивановскими порогами и Шлиссельбургом.

Станция, работавшая на торфяных брикетах, передавала электроэнергию в Ленинград. Она непрерывно дымила своими многочисленными короткими металлическими трубами. И вот, устроив «чертову карусель», «юнкерсы» один за другим пикировали на станцию. Канонерская лодка «Селемджа» без устали била по ним из своих 100-миллиметровых универсальных пушек. Вскоре и здание ГРЭС и все вокруг заволокло черным дымом и пылью.

Время близилось к 17 часам. В маленьком каменном здании за городом начальник штаба флотилии отдавал офицерам штаба обычные распоряжения, когда вошел командующий и объявил, что гитлеровцы начали мощное наступление на город. Справившись у меня относительно готовности плавсредств, он приказал немедленно начать вывод кораблей, судов и барж из города в озеро.

Барж около 30, буксиров и тральщиков не хватает. Приказываю буксировать баржи и военным транспортам — бывшим пассажирским пароходам и морским каботажным судам. Первыми выходят канлодки и катера.

Свой КП развертываю на транспорте «Совет», стоящем на якоре против Черной речки. На противоположном, городском берегу, — угольная пристань. Там стоит высокобортный транспорт «Вилсанди». На нем эстонская гражданская команда, военный комендант транспорта лейтенант Б. Вайнер, а также военные моряки — комендоры, пулеметчики, радисты и сигнальщики. На транспорте лучший ладожский сигнальщик — старшина Кучер.

С «Совета» просматривается Нева — вниз до Невской Дубровки, а вверх — до крепости. Нева вытекает из озера широким стремительным потоком, разделенным островом Ореховым на две протоки. Левая протока — узкая, глубокая, но несудоходная — изобилует каменными ряжами. Правая — более широкая — имеет извилистый фарватер, по которому могут пройти большие озерные суда.

Выше крепости выход в озеро преграждает широкая каменистая банка Чайка, и фарватер проходит вдоль западного, заболоченного, заросшего камышом и ивняком берега до самого мыса Сосновец. Здесь, на правом берегу, — огневые позиции семи балтийских береговых батарей 302-го отдельного артдивизиона. Вскоре крепость тоже войдет в их систему.

От Невской Дубровки по левобережному шоссе наступает враг. Вот уже видны серые танкетки и броневики. Они двигаются медленно, с остановками. Возле них, такие же серые, вприпрыжку бегут солдаты. И бронированные машины, и солдаты непрерывно строчат из пулеметов и автоматов.