Ладога родная

Через Шлиссельбург непрерывным потоком, с правого берега на левый, тянулись люди. Из Ленинграда в глубь страны эвакуировались военные академии, училища, гражданские учебные заведения, учреждения, просто жители города и пригородов. Всем им нужно было предоставить баржи и буксиры. В то же время часть плавсредств речного пароходства комендант выделял для эвакуации людей и оборудования промышленных предприятий Шлиссельбурга.

Рабочий день загружен до предела. Комендант должен следить за всем, что происходит в черте города.

Мне доложили, что командир катера «Рыбинец» лейтенант Воробьев курит на катере. Катер перевозил авиационный бензин с берега на берег. Такая преступная беспечность чревата тяжелыми последствиями. С Воробьевым серьезно разговаривал комиссар Благов. Решил поговорить и я.

И вот предо мною в каюте лебезит юркий, с бегающими черными глазками, лейтенант. Черная строчка усиков на верхней губе, фуражечка «итальянка», прорезиненный легкий плащ с узким бархатным воротником. Перед ним на столе пачка папирос. В помещении терпкий запах бензина, попахивает и папиросным дымком. Обнаруживаю на катере два-три раздавленных окурка. Матросы на палубе смотрят как-то выжидательно.

— Если хоть еще один раз услышу о том, что вы курите на катере, не проверяя, отстраню! — говорю на прощанье.

1 сентября, часов в 11 утра, я находился у начальника штаба флотилии. Через окно его кабинета хорошо просматривался город, Нева. Вдруг неожиданно чуть выше Преображенской горы в небо взметнулся столб желто-белого пламени. Пламя поднялось метров на полтораста, затем сменилось густым, смолисто-черным дымом, а по реке побежал огонь, охватывая все большую поверхность.

Откуда-то появились два буксира. Они крутились у границы огня, волной и струей от винтов сбивая его. Никто не стрелял, воздушная тревога не объявлялась. Самолетов не было… Что случилось?

И вдруг — страшная догадка!

— Это Воробьев, — говорю я, вспомнив недавний эпизод.

Когда мы с комиссаром на катере подошли к месту катастрофы, пламя уже погасло, дым рассеялся. Лейтенант Г. Носко, комендант стоящего на якоре транспорта, подал нам мокрый обрывок бархатного воротника…

Враг, обескровленный в тяжелых боях с частями Красной Армии, все же прорвался к берегу Невы. Через узловую станцию Мга к Неве пробивались основные силы немцев.

Станция несколько раз переходила из рук в руки. Командующий флотилией по просьбе армейского командования послал вниз по Неве, к Дубровской ГРЭС, канонерскую лодку «Селемджа» и бронекатер. Канлодка вела огонь из дальнобойных орудий по Мге. Бронекатер стрелял по позициям немцев у Ивановских порогов.

Вечером 6 сентября вражеская авиация совершила первый массированный налет на Шлиссельбург. Бомбардировщики шли несколькими волнами.

Береговой флагманский командный пункт флотилии был выбран неудачно. Основная магистраль, улица Кирова, протянувшаяся через весь город параллельно Неве, завершается мостом через Староладожский канал. У моста шлюзы. На одном берегу высокая колокольня и белое здание Горсовета под зеленой крышей, на другом — старинный гостиный двор и трехэтажное лимонного цвета здание штаба флотилии, окруженное приземистыми, с потемневшими фасадами, домами. Лучшего ориентира и не придумаешь!

Мы с комиссаром часа два просидели на объединенном заседании горкома партии и горисполкома. Предприятия и материальные ценности были уже вывезены, население эвакуировано. Осталось несколько десятков семей бывших заключенных, работавших на Синявинском торфопредприятии (перед войной их восстановили в правах). Они эвакуироваться не хотели.

Обсуждались насущные вопросы жизни и обороны прифронтового города, когда нас вызвал начальник штаба флотилии. Он сообщил, что армейское командование передало флотилии 13 противотанковых пушек без личного состава, приказал распорядиться ими после ужина.

Едва я с группой офицеров достиг столовой, которая размещалась на втором этаже деревянного дома возле штаба, как началась бомбежка. Через несколько минут мы — капитан 2-го ранга Визель, капитан 3-го ранга Федосов, старший лейтенант Крысин, комиссар Благов и я — вытащили друг друга (помятых и запыленных, но живых) из-под обломков разваленного здания столовой. Перед зданием штаба зияла огромная воронка, а само здание — кирпично-красное, без единого пятнышка лимонной прелести — зияло пустыми глазницами окон. Убитый часовой лежал навытяжку, с винтовкой у правого плеча, на выбитой взрывом входной двери. Лестничные марши были обрушены. Во дворе стоял, глубоко надвинув фуражку на голову, начальник штаба флотилии Боголепов и отдавал какие-то распоряжения уцелевшим офицерам. На земле сидел полковой комиссар Фенин, получивший контузию. Тут же лежали несколько раненых. Возле них хлопотали санитарки-дружинницы.