Ладожский ярл

Широкая, покрытая редкими кустами долина расстилалась до самого леса, темнеющего на юге острыми вершинами елей. К северу начинались холмы, заросшие орешником, березой и все той же елью. На вершине одного из холмов пряталось средь деревьев огороженное частоколом селенье. Не большое, но и не малое — с полдесятка изб, амбары, хлева, пашни. У подножия холма, за березняком, на розовом от клевера лугу мычали коровы, две речки стекались за холмами вместе: большая и малая Пяльицы, через обе были перекинуты мостки, по мосткам шли по воду бабы. Ласковый, дувший от леса ветер шумел густыми кронами росших вокруг речек берез, покрывая темную воду рябью. На краю селения, в яме, несколько мужиков месили босыми ногами глину, чуть дальше, у оврага, заготавливали дранку на крышу — на околице уже высился сложенный из сосновых бревен сруб. Хорошую избу срубили родичи Змеяну — сыну старосты Ончипа. Стар был Ончип, да крепок: полный двор внуков да правнуков. Шестеро сыновей у старосты да три дочки на дальние погосты замуж повыданы. Старший сын — Змеян — тоже уже немолод, и как стало тесновато в просторной Ончиповой избе, решил отделиться Змеян, поговорил с отцом, тот подумал, почесал бороду, да и разрешил. А что? Ведь и в самом деле — тесно. Прошлый год всю весну таскал Змеян с детьми — взрослыми уже, здоровенного вида парнягами — камни: подложить под сруб. Земля сырая, холодная, нельзя прямо на нее ставить. Бревен натаскали быстро — вот он, лес-то, рядом. Ошкурили, сложили в «обло», законопатили серым болотным мхом, оставили на просых. Нынешней весной прорубили оконца: волоковое — дымное, да и так, для свету. Настлали пол из толстых досок, возвели крышу, принялись за очаг из круглых камней — для того и месили глину. Почитай, все уж и сделали, очаг вот остался да кровля — и можно жить-зимовать. Обычно хмурый, радовался Змеян, глядя на новую избу, улыбку довольную в бороду не прятал, все считал дни — еще немного, и можно будет приносить богам жертвы, чтоб крепко стоял дом, чтоб не завелась по углам гниль да чтоб не случилось пожара. Блеяла уже в старом хлеву приготовленная для жертвы козочка, белый петух гордо расхаживал по двору, по-хозяйски поглядывая на кур, не догадываясь, что и ему уготована та же участь — кровью своей оградить новый дом от всякого зла. Довольный ходил Змеян, посмотрел, как месят мужики глину, прошел к пастбищу — окинул коров хозяйским глазом, поднявшись в селенье, заглянул на конюшню.

— Что, батюшка, к осени новоселье справим? — обернулся к нему молодой темнобородый парень, средний сын Оляльк.

— Ужо и справим. — Змеян усмехнулся в бороду. — Все попросторнее будет.

— И то, — кивнул Оляльк, не так давно приведший в дом невесту — светлоокую деву из рода наволоцкого старосты Келагаста. Справная жена оказалась — и рукодельница, и не хвора, да и принесла уже двух детей Оляльку, правда, пока только девок, ну, да ничего, будет еще и сын, обязательно будет.

— Пойди-ка на кузню, — внимательно осматривая коней, промолвил Змеян. — Вон Серого-то перековать бы.

— Инда, и я так мыслю, — согласно кивнул Олельк. — Вчера еще подумывал было, да Муст-племяш упросил в лугах покататься.

— Вот пускай сам и перекует, хватит ему без дела у кузницы ошиваться!

— Да не без дела он, — Олельк защитил племянника. — Авдл-кузнец говорит, зело железное дело знает Муст!

Змеян ухмыльнулся:

— Ну, вот и поглядим, как знает.

Выйдя с конюшни, направился к кузнице, издалека уже увидал внука — юркого черноглазого парня с волосами как вороново крыло, потому и прозвали Муст — Черный.

— Эй, Муста, подь сюда!

— Иду, деда. — Отрок ловко перепрыгнул через стоявшую у кузницы телегу — чумазый, длиннорукий, тоненький, словно тростинка. Ветер растрепал его волосы, и Муст быстро пригладил их рукой. И в кого такой черный?

— Серого на конюшне возьми, перекуй. — Змеян внимательно посмотрел на парня. — Сможешь ли?

— Конечно, смогу! — заверил тот, не удержался, похвастал: — Я уж перековывал тут пару гнедых.

Змеян улыбнулся в бороду. Хороши удались внуки, а Муст из них — самый умелый, и кузнец, и быстр, как ветер, и плавает — лучше всех в селенье.

— Как подкуешь, скачи к речке — коня выкупай. Круглое лицо Муста вспыхнуло радостью. Серый — не конь, ураган! И как же здорово будет пронестись на нем через все селенье, мимо пастбища, через поля, чтоб все видели, особенно Ивля с Собином — братцы троюродные, с которыми споря с десяток раз подряд переплывал под водой речку.

Улыбаясь, смотрел на внука Змеян, а тот переминался уже нетерпеливо с ноги на ногу, видно, готов был бежать за Серым.

Обернувшись, Змеян бросил взгляд на долину:

— Эвон, травищи-то ныне. Богатый покос. Как Серого поведешь купать, захватишь косцам квасу. Не забудь.

— Не забуду, — смешно наморщил нос Муст. — А правду, говорят, в дальнем лесу трехголового гада видели?

— Врут, — засмеялся Змеян. — Ты не всем верь-то! Ну, что стоишь? Беги за Серым.

Миг — и только пятки сверкнули на месте, где только что стоял Муст.