Лагерь

Антон в несколько прыжков преодолел расстояние до окна и посмотрел вниз. Прыгать с пятого этажа было сродни самоубийству. Он взглянул на меня. В его взгляде читалась обреченность. Шаги становились все громче. Военные стремительно поднимались к нам. Я подбежала к груде стройматериалов и, схватив доску, подперла ей дверь. Только установив доску, ручка двери опустилась вниз, и кто-то попытался открыть дверь. Подпорка надежно заблокировала вход. Взвизгнув, я отбежала от нее и прижалась к Антону, который стоял под окном чердака как вкопанный. Он обнял меня двумя руками и с глазами, полными ужаса, продолжал смотреть на дверь, которая ходила ходуном от ломящихся внутрь военных. Доска, ее подпирающая, казалось, вот-вот треснет. Внезапно все затихло. Ручка приняла исходное положение. В эти пару мгновений тишины я стала нашептывать мольбы о помощи. Чтобы пришел мой папа и освободил меня. Чтобы мне дали сказать хотя бы слово до того, как выстрелят.

Раздалась громогласная автоматная очередь. Дверь на глазах разлеталась в щепки. В ужасе я согнулась до самого пола, закрыла обеими руками уши и зажмурилась. Антон, наоборот, высвободившись от меня, сделал шаг вперед. Дальше были слышны последние удары военных по разваленной двери, и та с грохотом упала на пол. Подняв голову, я увидела, как Антон сделал еще пару твердых шагов ближе к двери. Как только первый военный, высокий и широкоплечий, сделал шаг через порог, Антон с нечеловеческим криком бросился на него. Широко размахнувшись, военный зарядил прикладом в голову Антону, и тот навзничь повалился на пол. С его лба тонкой струйкой стала литься темная кровь. Антон, бывший еще в сознании, но неспособный двигаться, смотрел на меня мутными глазами. На чердак сразу вбежали еще четверо военных в форме со взведенными автоматами. Трое уткнули оружия в затылок Антону. Последний забежавший солдат направил автомат точно в меня. Я продолжала сидеть на полу, закрыв голову руками, и с диким испугом смотреть на уставленное в мою сторону оружие.

На чердак зашли еще трое. Первым широким решительным шагом в длинном плаще, с фонариком в левой руке и пистолетом в правой вошел мой папа. Он взглянул на неподвижно лежавшего на полу Антона. На его озлобленном лице промелькнула ехидная ухмылка. Затем мощный свет фонарика ударил мне в глаза, так что я закрыла лицо рукой.

– Товарищ подполковник, это ваша, – начал говорить ему автоматчик, у которого я была на прицеле.

– Я вижу, – грозно перебил его отец.

– Папа, не убивай его! – закричала я, поднимаясь с колен.

Лежащий без движения Антон перевел взгляд на меня. Он хотел что-то сказать, но тут же получил второй удар прикладом в области шеи. Антон издал истошный вопль и замолчал. Обезумевшая, я побежала в объятия отца.

– Не убивай его, – вновь произнесла я, рыдая.

Папа едва ощутимо обнял меня и затем скомандовал:

– Забирайте его и уезжайте! Я останусь здесь.

Военные подхватили потерявшего сознание Антона и выволокли из чердака. Папа провел меня к окну и усадил на балку. Затем он сел рядом, спрятал пистолет за пазуху, выключил фонарик и тихим голосом проговорил:

– Я хочу от тебя услышать все. От вашей встречи до этой минуты.

Раздался рев автомобилей. Через мгновение машины увезли Антона. Я рассказала папе, как нашла умирающего человека здесь, на чердаке, когда пришла сюда смотреть казнь, как выхаживала его, поила и кормила, как готовила к побегу. Я решила не упоминать о маминой тихой помощи, взяв весь удар на себя.

– Откуда деньги? – проницательно спросил он.

– Накопила на обедах, – растирая раскрасневшиеся глаза, соврала я.

Мне было стыдно смотреть папе в глаза. Папа повернул мою голову к себе и спросил:

– Ты знала, кто он?

– Летчик Державы, – ответила я.

– Он вылетал на казни. Ты знала об этом?

– Да. Он говорил. Он два раза вынужденно выполнял вылеты. Но он никого не сбрасывал и не взрывал! – стала я его оправдывать.

– Это он тебе сказал? – спросил папа и, не дождавшись ответа, продолжил: – В узких кругах он национальный герой. Его восхваляют там. Твой Антон выполнял все рейсы к нам на площадь за исключением последнего. Он – главный палач нашей страны. Отчасти с его пленом связано то, что последний год не происходило ни одной казни. Никто не соглашался на такое, – видя, как по моим алым щекам заструились слезы, папа взял меня за руку, – все первые три года войны у штурвала самолета сидел только он. Когда он осуществил свою первую казнь, ему не было еще и двадцати.

– Этого не может быть, – захлебываясь, произнесла я.

– Твой Антон пролетал над нашей площадью и нажимал всего две кнопки. Одна включала таймер бомбы, вторая сбрасывала пленников. Никого в самолете с ним больше не было. Только он и пленники. Помнишь соседа нашего, Бориса Глебовича? Это он убил его два года назад. Как и еще несколько десятков людей за все время.

– Как вы меня нашли? Меня сдала, – я хотела сказать про маму, но вовремя остановилась.

– Про Антона и помогающую ему девочку рассказал дед с этого подъезда.

– Он ведь тоже помогал ему.