Лагерь Хауксбиль

- Собрание было скучным, - сказал он. - Но они не все бывают такими плохими.

- Наверное.

- Иногда некоторые из них увязают в дебрях диалектики. Но дело это стоящее!

- Да, - согласился Барретт. - Пожалуй.

Тогда он не собирался идти еще на одно собрание. Но он заблуждался, так же, как оказалось, заблуждался еще в очень многом в те годы. Тогда Барретт и не понимал, что вся его дальнейшая жизнь была уже предопределена в этом обшарпанном подвале. Он не понимал, что к нему надолго пришла любовь и что в тот вечер он оказался лицом к лицу со своей нелегкой судьбой. Он и представить тогда не мог, что превратил друга в яростного врага, который в один прекрасный день отомстит ему очень необычным образом.

5

Вечером того дня, когда прибыл Лью Ханн, как и в любой другой вечер, узники лагеря "Хауксбилль" собрались в главном здании поужинать и отдохнуть. К этому их никто не принуждал - здесь вообще почти ничего не было обязательного - и некоторые предпочитали есть одни. Но сегодня вечером все, кто только мог, пришли сюда, ибо это был один из тех редких случаев, когда перед ними был новичок, способный рассказать о событиях там, наверху, в мире людей.

Ханн чувствовал себя неуютно в роли достопримечательности. Он, казалось, по натуре своей был человеком застенчивым и не очень-то хотел оказаться в центре внимания всех здесь собравшихся. И вот он сидел среди узников, а люди, которые были на двадцать-тридцать лет старше его, толпились возле него и засыпали вопросами. Было очевидно, что это собрание не доставляет ему большого удовольствия.

Сидя в стороне, Барретт почти не принимал участия в беседе. Он давным-давно утратил интерес к идеологическим переменам там, наверху. Ему стоило немалых усилий вспоминать о том, что некогда его в высшей степени волновали такие понятия, как синдикализм, диктатура пролетариата или ежегодная гарантированная плата. Когда ему было шестнадцать лет, и Джек Бернстейн тащил его на сборы ячейки, он был практически равнодушен к этим вещам. Но вирус революции заразил его, и когда ему стало двадцать шесть и даже тридцать шесть, его все еще настолько глубоко интересовали эти животрепещущие вопросы, что он по собственной воле подвергал себя риску тюремного заключения и изгнания из-за них. Теперь он проделал полный круг назад, к политической апатии своей юности.

Нельзя сказать, что его перестали занимать человеческие страдания, просто степень его сопричастности к политическим кризисам двадцать первого столетия уменьшилась. После двух десятилетий в лагере "Хауксбилль" тот мир двадцать первого столетия стал для Джима Барретта туманным и далеким, и его энергия сосредоточилась на преодолении тех кризисов и сложностей, о которых он привык думать теперь, то есть кризисов и сложностей Кембрия.

Он внимательно прислушивался к беседе, но главным образом потому, что его интересовал Лью Ханн, а не текущие события там, наверху. Барретт пытался понять, что тот за человек, но у него ничего не получалось.

Ханн вообще говорил очень мало. Он, как обороняющийся фехтовальщик, только отбивался и уходил в сторону.

- Есть ли какие-нибудь признаки ослабления ложного консерватизма? хотел знать Чарли Нортон. - Я имею в виду то, что они давно обещали покончить с сильным правительством в течение тридцати лет, а его вмешательство во все стороны жизни становится все сильнее и сильнее. Начался ли все-таки процесс ослабления гаек?

Ханн беспокойно заерзал на стуле.

- Все еще обещают. Как только условия станут более стабильными...

- А когда это произойдет?

- Не знаю. Думаю, это все красивые фразы.

- А что можно сказать о коммуне на Марсе? - спросил Сид Хатчетт. Она внедряет своих агентов на Землю?

- Об этом ничего не могу сказать, - промямлил Ханн. - Мы мало знаем о том, что делается на Марсе.

- А каков сейчас общий валовой продукт планеты? - хотел знать Мэл Рудигер. - Какова тенденция? Он все еще на одном и том же уровне или начал уменьшаться?

Ханн задумчиво потянул себя за ухо.

- Думаю, что он медленно понижается. Да, понижается.

- А каков теперь индекс? - спросил Рудигер. - Последние данные, которыми мы располагаем, относятся к семьдесят пятому году. Тогда он составлял девятьсот девять. Но по прошествии четырех лет...

- Сейчас он, наверное, примерно восемьсот семьдесят пять, - сказал Ханн. - Точнее не помню.

Барретта поразило, что экономист имеет столь смутное представление об основных статистических данных. Разумеется, он не знал, сколько времени Ханн провел в заключении перед ударом Молота. Может быть, ему просто неизвестны последние цифры? Это на некоторое время успокоило его.

Чарли Нортон сделал решительный жест своим узловатым указательным пальцем.

- Скажите, какие основные законные права есть у граждан? Существует ли неприкосновенность личности, жилища? Можно ли собирать на кого-либо улики по информационным каналам, не ставя обвиняемого в известность?

На это Ханн ничего не смог ответить.