Лагерная учительница

Я не успел захлопнуть за собой дверь, как из комнаты с утюгом в руке с ужасным хрипом: — Звери! Звери! — выскочила Рая. Вид у нее был совершенно безумный. Я так и подумал: сошла с ума! Утюг я у нее легко вырвал, но скрутить никак не мог. Она, как гадюка, выворачивалась, выскальзывала из рук. Сплошной напряженный комок мышц. Пытаясь скрутить ее, но так, чтоб не поломать руки, я вспомнил, что говорят, что сумасшедшие невероятно сильны. Скрутить их тяжело. Я не знал, что делать с Раей? Связать? Заткнуть рот? Она хрипела, ревела, рычала. Членораздельных ругательств больше не произносила, только изредка можно было разобрать одно слово: звери! Я поднял ее, бьющуюся, извивающуюся, рычащую, отнес в комнату, кинул на диван и выскочил в коридор. Она, как шарик, отскочила от дивана и за мной. Я дверь не успел захлопнуть, как она меня настигла, и началось все сначала. Я закипел: весь день под пулями, весь день борьба! Захотелось врезать ей так, чтоб она улеглась. Еле сдержался, снова выкинул из коридора и захлопнул дверь комнаты. Она рвалась ко мне, дергала за ручку. Я не подозревал в ней такую силу.

— Что, так всю ночь и будем орать! — крикнул я. — Может, «скорую» вызвать, в психушку отправить!

Мой голос, кажется, прибавил ей силы и энергии.

— Заткнись, дрянь! — заорал я и распахнул дверь. Она кинулась на меня. Борьба началась снова. — Я — зверь, зверь! — теперь рычал я. — Только успокойся!.. Я ухожу от тебя. Ухожу! Дай спокойно собраться.

Она изловчилась и цепко ухватила меня между ног. Я заревел, крутнул ей руку так, что чуть не сломал. Еле отцепил. Боль была адская. Я вывернул ей руку к лопаткам. Не знаю, как она выдержала, не хрупнула, и поволок в комнату, соображая, куда ее засунуть, чтоб успокоилась. Распахнул балкон и толкнул туда. Она запуталась в мокрой простыне, висевшей на веревке, ударилась головой о заграждение балкона. И снова ко мне. Боли она, видимо, не чувствовала. Сумасшедшие, говорят, ее не чувствуют. Она сорвала мешавшую ей веревку с простыней и наволочками и кинулась к двери. Я понял, что сейчас она раскокает стекло на балконной двери, и открыл ее. Снова схватил Раю и сознательно, да в полном сознании, я хорошо помню, что помрачения не было, легко швырнул ее через балконное ограждение вниз. Она ударилась ногами о железные перила и скрылась во тьме. Какое-то мгновение слышался удаляющийся рык, донесся мокрый шлепок, и все затихло. Внизу был асфальт. Я стоял, смотрел на ярко белые, освещенные светом из комнаты, простыни на балконе. Слушал тишину. «Сейчас соберутся люди около нее, — вяло подумал я. — И конец мне!.. Нет, нет!» Я кинулся на кухню, принес табуретку, бросил ее на бок на балкон, оставил дверь открытой и побежал к телефону. Только бы Никитин был дома! Он отозвался быстро.

— Жена с балкона упала! — выдохнул я. — Вешала белье… Седьмой этаж, асфальт…

— Правильно сделала, — бодро отозвался Никитин. — Квартиру менять не надо… У меня тоже хорошие новости: нас с тобой представили к ордену, а шефа к Герою.

— Лосева?

— Не, самого!

— А как же мне быть? — вспомнил я о Рае. — Милицию вызывать?

— Тебя кто-нибудь видел, как ты вернулся?

— Вроде нет.

— Если нет, быстренько собирайся. Постарайся незаметно выскользнуть — и ко мне. Я свидетель — мы все время были вместе!

Я кинул трубку, быстро оделся, выскочил в общий коридор, опасливо косясь на двери соседей: не дай Бог, выйдет кто! Тогда пропало. Побежал по лестнице вниз, стараясь ступать мягко. На втором этаже открыл окно на улицу, вылез на козырек подъезда, который был с противоположной стороны дома. Он всегда закрыт и не освещен. Спрыгнул вниз и помчался в темноту сквера, направляясь к метро.

2. Я — террорист Рассказ омоновца

— Хочешь заработать четыреста тысяч долларов? — спросил у меня старший лейтенант Никитин, спросил, как всегда, весело, иронично, грустным я его никогда не видел.

После штурма Белого дома он получил еще одну звездочку на погоны, а я широкую лычку, стал сержантом и командиром отделения ОМОН. Оба мы получили по ордену «За личное мужество».

— Назови мне того, кто не хочет? — тем же тоном спросил я вместо ответа.

— Учти, в случае провала либо смерть, либо много лет за решеткой, — улыбался Никитин, но по глазам его я понял, что он не шутит, что действительно можно заработать такую бешеную сумму. Я быстро перевел ее в уме в наши деревянные и получил хорошую сумму — аж полмиллиарда. Вот так куш!

— У нас работа такая, ай забыл, — все тем же ерниченским тоном сказал я. — Каждая операция со смертельным риском и всего за двести пятьдесят баксов в месяц.

— Значит, готов? — уже серьезно спросил старлей.

— Созрел, — быстро, без колебаний, ответил я.