В “Метафизике” есть место, где Аристотель предпринимает попытку археологического исследования религии. Наши праотцы, говорит он, передали нам представление о том, что небесные светила – это боги и что божественное есть в каждом объекте природы. Тем не менее, позднее к этим воззрениям добавились элементы мистики – звероподобные и человекоподобные боги. Но они выдуманы “для внушения толпе”, а еще потому, что они “выгодны”. (Я понимаю это так: народу для поклонения нужны были красивые статуи, а правителям для контроля над народом требовалась религия.) Однако, продолжает Аристотель, следует отделять настоящие “божественные изречения” от более поздних приобретений.
Аристотель разработал новую теологическую систему, которая бесшовно соединяет доисторические поверья с передовой для его времени наукой. Он постоянно упоминает некие древние представления о богах – что они живут на небе, что они бессмертны и неизменны, – а затем эффектно показывает совместимость этих представлений с космологической теорией. Причина (единственная, насколько я могу судить), по которой Аристотель думает, что небесные сферы живые, заключается в том, что он считает их богами.
Аристотель говорит, что теология не относится к естественным наукам. Если говорить его словами, это
Иначе и быть не могло, учитывая, что функционирование мира в совершенно разных аспектах зависит от них. Вращение небесных сфер – первопричина всех изменений в подлунном мире. Небесные сферы в качестве действующих причин могут поддерживать существование космоса независимо от того, живы они, мертвы или божественны. Однако Аристотель также приписывает им свойство давать всем существам цели; таким образом, небесные сферы являются богами. Эсхил стал инструментом для достижения целей орла. Целью птицы (по крайней мере, насколько мы можем предположить) было накормить своих прожорливых птенцов. Чтобы достигнуть ее, орел попытался имитировать вечное движение звезд – не застывшее совершенство хрустальных сфер, а бессмертие существующих богов. Все, чего искала птица, так это кусочка бесконечности. Если взглянуть вокруг, станет понятно, что того же желают все.
От чего зависят движения небесных сфер? Можно подумать, что ни от чего: в конце концов, они боги. К тому же они сложены из эфира, которому от природы свойственно движение по кругу. Так говорится в трактате “О небе”. Впрочем, в “Метафизике” и “Физике” Аристотель излагает другую точку зрения, а может, просто изменяет акцент. Во второй версии не сказано, что небесные сферы двигают сами себя. Их божественность снижается. Эфир отходит на второй план, пропуская вперед таинственные “неподвижные двигатели”.
Неподвижные двигатели – это новые божества. Сферы были понятны даже обывателю. Любой любитель научной фантастики спокойно отнесется к разумной сущности астрономических размеров, состоящей из экзотической материи. А неподвижные двигатели, напротив, в достаточной степени абстрактны и парадоксальны. Говорят, что их 55, но также утверждают, что такая всего одна. Они подпитывают небесные сферы, но сами абсолютно статичны. Они делают это, хотя сами невидимы, неделимы и даже не обладают материальными телами. Аристотель имеет в виду, что они состоят
Причина, по которой существует столько неподвижных двигателей, заключается в том, что каждый питает только одну из сфер в аристотелевской геометрической модели космоса. Всеми звездами, движущимися просто и единообразно, можно управлять с помощью одной и той же сферы. Луна, Солнце и пять планет, чьи движения более сложны, требуют присутствия остальных 54 сфер. (Геометрические космологические модели никогда не отличались экономностью.) Происхождение неподвижных двигателей раскрыто в аристотелевской теории движений. По этой теории, еще не до конца сформулированной в то время, когда он писал “О небе”, каждое движение требует наличия предшествующего движения. Теперь эфирные сферы больше не могут двигать сами себя, а нужно, чтобы что-то поддерживало их перемещение. Однако Аристотель не хочет, чтобы за движением каждой сферы стояла бесконечная последовательность двигателей, и он дает каждой сфере по двигателю. Эволюция физической теории Аристотеля, а также его космологии и теологии теснейшим образом переплетены.