Лагуна Ностра

С того момента, как Виви исчез в глубинах дома, Игорь сидел надувшись. И вот среди позолоты и диванов раздался его тонкий возмущенный голосок. Профессор украл и исказил реплику польского актера, игравшего роль Гитлера, из фильма Любича [49]. Этот режиссер умел заставить своих зрителей смеяться, но то был смех сквозь слезы, а не издевательство. Чтобы все обращать в шутку — для этого нужно чистое, доброе сердце, сердце жулика тут не годится. Спекулировать на чужих текстах или на чужих детях, обставлять дом подделками или покупать за деньги славу матери Терезы — все это жульничество одного порядка. Посреди воцарившегося угнетенного молчания Игорь схватил бутерброд с черной икрой, внимательно осмотрел его, сунул в рот и с полным ртом пошел клеймить дальше. «То be or not to be. Быть или не быть», — продекламировал он, брызгая слюной во все стороны. У таких, как Виви, нет выбора. В социальных яслях они, по крайней мере, могут плакать вволю, не рискуя нарушить покой в чьей-то гостиной и быть удаленными оттуда по щелчку пальцев. Мы живем в цивилизованном городе, и сами мы — люди цивилизованные, а потому, чтобы не испортить вечер окончательно, самое лучшее было делать вид, будто ничего не случилось, будто Игоря не понесло. Самое лучшее — отправить его вслед за Виви в буфетную, будто его тут и не было. И дать с собой несколько этих вкуснющих бутербродов — это было бы еще лучше.

Микеле жизнерадостно перебил Игоря. Какие у комиссара оригинальные и симпатичные родные, воскликнул он и приказал дворецкому водворить Виви на место. В цивилизованных домах люди умеют обратить неловкую ситуацию себе на пользу, всем своим открытым, приветливым видом давая понять провинившемуся, что его промах воспринят как забавная шутка. С такой вот поддразнивающей улыбкой смотрит на меня Джакомо, когда мне случается разбить стакан или когда я веду себя как зажатая училка, — можно подумать, что он в жизни не видел ничего и никого смешнее. Мы с Борисом не владеем этим искусством — переворачивать все с ног на голову, но нам известно, что разного рода политесы обычно используются, чтобы подлакировать шероховатости. На защиту нашего семейного чудака, посланца ангелов, искореняющего ложь в подлунном мире, встал Альвизе.

Мой брат не зря был самым молодым полицейским комиссаром в стране. Под выражением веселой снисходительности он прочел в лице Микеле ту самую затаенную панику, которая охватывает свидетелей, когда он нащупывает слабые места в их показаниях. Не обращая внимания на Кьяру, залепетавшую что-то про особенности и странности нашего Игоря, Альвизе изобразил на лице такую же любезную мину, как у Микеле, и призвал его, напротив, не сбрасывать со счетов присутствие Игоря и его слова. Власти и социальные службы делают все возможное, но им мешают разные ассоциации, которые, находясь вне подозрений, спекулируют (Игорь нашел удачное слово) на этих несчастных детях. Разумеется, «Алисотрувен» не входит в эту категорию, но известно немало случаев, когда такое «размещение» оборачивалось самым непотребным рабством. Не далее как накануне этот вопрос был поднят министром внутренних дел Марони на проходившей в Риме ежегодной Ассамблее ЮНИСЕФ, где он произвел эффект разорвавшейся бомбы, особенно впечатлив Парламентскую комиссию по детству и органы здравоохранения. Решено начать следствие, но факты остаются фактами. За прошлый год четыреста несовершеннолетних, зарегистрированных на острове Лампедуза, бесследно растворились в воздухе. На черном рынке человеческих органов почка стоит тысячу долларов, и каждый пятый больной покупает себе право на воскрешение незаконным образом. Комиссар не собирался перегружать добряка Корво цифрами, но власти сравнили статистические данные по Сицилии и по Венеции. Выступление Игоря прозвучало шокирующе, но истинное положение вещей шокирует еще больше. И дело не в том, to beэтим детям нелегалами or not to beсиротами, вопрос стоит иначе: to be or not to beим целыми и невредимыми.

Альвизе взял бутерброд, смакуя икру и эффект, произведенный его речью на жизнерадостного филантропа. Это несправедливо, невыносимо, печально и достойно сожаления, затрубил тот. «Алисотрувен» делает все возможное, но он же не может решить все проблемы.

Никто от него этого и не ждет, продолжил комиссар. Но если сердце Микеле обливается кровью при мысли об Энвере Ийулшемте, который в данный момент стоит на балконе своего люкса и попивает шампанское из мини-бара, то страшно себе представить, в какой ужас его должны привести увечья, наносимые этим ребятишкам «черными трансплантологами», которые к тому же так хитры, что находят способ обезопасить себя, прячась за спинами известных адвокатов или благотворительных организаций типа «Алисотрувена», хотя его-то, конечно же, не в чем упрекнуть, как и Энвера, ставшего очередным примером ложных подозрений.