Лайриэйль Лайвджой

Мы несколько секунд плыли в пустоте, глаза в глаза, не отрываясь. А потом он опустился перед креслом на колени и без спроса положил руки мне на бедра. Погладил.

Вдруг заметил перевязанную руку, вскинулся, в глазах зажегся гневный огонек, который тут же погас, едва он различил в моем взгляде равнодушную безболезненность. Интересно, когда успел смыться лекарь, до того, как пришел Снежинка, или уже после? Не помню.

Теплые губы нежно, бережно тронули запястье. Прижались. Двинулись дорожкой из поцелуев вокруг повязки, через ладонь к пальцам. Каждый пальчик. Молча.

- Отпусти меня… - хриплый шепот, громовым эхом отдается в ушах. – Отпусти… я не нужен тебе.

Гневная молния прошила меня насквозь, я вырвала руку и с размаху залепила неблагодарной твари пощечину. Одну, вторую… повязка на изрезанной ладони намокла, кровь проступила уродливыми пятнами.

- Что ты можешь знать, идиот, о том, что мне нужно или не нужно?!

Серые глаза полыхают в ответ не менее жарко и гневно. Белая, и без того снежно-белая кожа бледнеет еще сильнее, потом резко расцветая алыми пятнами злости.

- Я не могу так!!!! Да пойми же ты! – он уже почти кричит, а я почему-то слушаю, вместо того, чтобы оплеухой поставить наглеца на место. - Я с ума схожу рядом с тобой, я готов позволить тебе все, что ты хочешь, кинуть к твоим ногам весь мир... Но не сидеть взаперти бессмысленной куклой! Ну ты же не дура, хотя иногда притворяешься!!! Ты все сама понимаешь! Я интересен тебе именно потому, что я мужчина! - конечно мужчина, я не интересуюсь поросятами или обезьянами… какую чушь он несет… какую… а я слушаю.

- Мужчина, а не домашнее животное! Для того, чтобы бросить мир к твоим ногам, я должен, бля, должен его завоевать!!! Иначе я с ума сойду, вены перережу, перегрызу в конце концов... А ты... Ты только играешь. Ты не умеешь любить, верно? Зачем тебе... И так вокруг полно игрушек, они готовы ублажать тебя по первому требованию. – В его голосе тоска и упрек. Как он смеет! Любить! Пффф! Любить…

- А я не игрушка!!! Я вырос в мире, где мужчина остается мужчиной, бля, а не болонкой в бриллиантовом ошейнике! Ну представь, представь сама, что тебя заперли в гареме и пользуют от случая к случаю, и рано или поздно просто забудут в пыльном углу, как сломанную куклу... И не морщись так надменно, ты прекрасно знаешь, что мир не заканчивается Венгой. Есть тот же Харшас, где все именно так происходит, и он уже сотни лет так живет, не провалившись сквозь космос и не взорвавшись в сверхновой. Значит, не все в мире так, как ты привыкла! Я знаю, понимаю, я сам... Я с ума схожу. Ты нужна мне, черт, проклятая ведьма! Нужна! Но я не могу остаться тут. Отпусти меня, пожалуйста. Отпусти!

Столько слов, а я в ответ молчу. Только смотрю на него, не отрываясь, не… не… стараясь не расплескать то унизительное море слез, что плещется у самого края. Еще чуть-чуть, и… нет. НЕТ.

А он, натыкаясь на мое безмолвие, все продолжает, то шепчет, то кричит в голос:

- Я сам не знаю уже, что со мной происходит… - запустил пятерню в свою слегка отсвечивающую у корней платиной зеленую шевелюру и опять смотрит на меня снизу вверх, но таким взглядом… каким на этой планете ни один мужчина не смеет смотреть на свою госпожу.

- Я… не могу остаться. Ну не-мо-гу!!!

Он это простонал, и я почувствовала, как сердце сжимается в ледяной камень и со звоном падает куда-то вниз, вниз…

- Не могу, понимаешь ты?! - опять кричит, все так же стоя перед моим креслом на коленях, и сжимая пальцы на моих бедрах так, словно пытался не упасть в ту пропасть следом за моим сердцем. Наверное, останутся синяки… А меня это совсем не волнует, мне даже не больно. Слишком больно в другом месте.

Матерь Сущего! Как я могла допустить, что игрушка, всего лишь игрушка, стала для меня важнее моего собственного удобства и счастья? Дура… нельзя было привозить сюда этого инопланетника, нельзя! Они там все настолько неправильные, что могут даже меня, уверенную в себе и вполне счастливую женщину превратить… в это.

А он тем временем прижимается ко мне всем телом, и я вижу у него в глазах ту же боль. И слезы эти. Ну, тут удивляться нечему, подумаешь, рыдающий мальчишка… только вот сейчас это другое, и мне по-настоящему страшно и больно от того, что я настолько завишу от этих глаз.

- Я не могу… не смогу тут.

Он пытается мне объяснить что-то, и его голос уже звучит с нотками мольбы, словно он выпрашивает прощение за свое предательство и надеется убедить меня… что оно правильное, что оно вообще не предательство.

- Ты… ты наиграешься в меня, и что будет со мной дальше? - уже почти шепотом. - Сейчас я еще могу улететь и попробовать… жить. А если я останусь… а ты… когда-то… я не смогу без тебя! Уже не смогу! - он вдруг со злостью бьет кулаком в массивный подлокотник кресла. Так, что едва не опрокидывает его вместе со мной.

- Лети, - я слышу свой голос и не узнаю его. Такой спокойный, холодный и… чужой. Слава Матери, я не позволю себе унизиться до того, чтобы показать ему, насколько мне больно! - Тебя никто не держит.