Лахезис

Ну я и поехал. Поднялся на пятый этаж, позвонил. За дверью мужской голос:

— Кто там?

Я как только этот голос услышал, меня так затрясло, что я еле-еле из себя выдавил, что это я, от прежнего хозяина, за синей папкой. Дверь открылась. И стоит на пороге тот же самый мужик, которого я тогда видел в кожаном кресле, который мне сказал, что он в этом доме тоже жить будет. Тот самый, что совсем недавно ко мне в тюрьму приходил, представлялся адвокатом — не случайно он мне таким знакомым показался. А одет он точно так же, как и когда я его увидел в первый раз — в джинсах, в черной футболке с американским орлом и в кожаных тапочках. И лет ему на вид ровно столько же, сколько тогда, а ведь это сильно поболе двадцати лет тому назад было, наша первая встреча.

Смотрит он на меня и с трудом удерживается от того, чтобы не расхохотаться, — уж больно я смешно выглядел в тот момент, с раскрытым от изумления ртом.

— Здравствуй, — говорит, — Квазимодо, с освобождением тебя. Я же говорил, что все хорошо закончится. — И протягивает мне синюю папку.

— Ты же приличный человек, Квазимодо, — говорит, — ты в чужих бумагах копаться не приучен. Но вот именно эту папочку я бы тебе очень советовал пролистать. Кое-что интересное узнаешь. Пригодится в жизни.

Я папку взял молча и смотрю на него как заколдованный. А он, прежде чем дверь захлопнуть, говорит мне:

— Я же тебе рассказал тогда, что я в этом самом доме буду жить. Так что нечему тут удивляться. — И захлопнул дверь.

Тут его и прорвало. Все время, пока я лифта ждал, слышал, как он за дверью хохочет.

Квазимодо. Камень восьмой

Мы с Фролычем со временем стали большими начальниками: он был вторым секретарем в райкоме партии, а я — в райкоме комсомола, но зато первым. Это мы так здорово продвинулись, потому что из-за женитьбы Фролыча перевелись на вечерний и начали трудовую жизнь. Конечно, без тестя Фролыча и связей Николая Федоровича тут не обошлось, но они Фролычу объяснили, при каких условиях смогут ему наиболее эффективно посодействовать, так сказать, изобразили траекторию с наименьшим сопротивлением окружающей среды, вот Фролыч этой траектории и придерживался неукоснительно, а я ее просто скопировал и двигался у Фролыча в фарватере. Вернее сказать, на буксире, потому что он меня ни на минуту не забывал и тащил за собой.

По тем временам находились мы хоть и не на самом верху служебной лестницы, там все места были членами Политбюро заняты, но, скажем так, первый лестничный пролет преодолели вполне успешно. Машины у нас были персональные с водителями, приличный заработок, квартиры — у Фролыча побольше, потому что должность повыше, а кроме того, Людка в тот момент в очередной раз была беременна, поэтому Фролыч подсуетился и выбил еще дополнительную площадь, хотя с ребенком опять ничего не вышло, но и мне было грех жаловаться: двухкомнатная улучшенной планировки, с паркетом, холлом, раздельным санузлом и большой кухней. А нам еще и тридцати не было — вот и прикиньте, какие перед нами открывались сияющие горизонты.

В это самое время Фролыч мне сказал, что у него есть идея, которую он усиленно обдумывает. Идея такая, чтобы с партийной работы свалить и двигать куда-нибудь в науку. Потому что если нацелиться в какой-нибудь отраслевой НИИ — Минобороны или Минрадиопрома, например, то с должности второго секретаря райкома прямая дорога сразу на директорскую должность. Надо только поторопиться с защитой кандидатской — у Фролыча уже был практически готовый кирпич с внушительным названием «Общесистемные и методологические основы разработки концепции…», вот черт, забыл как дальше, но это и неважно. А став директором НИИ, Фролыч быстро сляпает докторскую и будет уже готовиться в членкоры.

Вера Семеновна, кстати, эту идею, насчет продвижения по академической линии, очень приветствовала, потому что хотя партийные начальники и были людьми ее круга, но числились они в этом круге не на самом почетном месте. Военные, ученые и министры какие-нибудь, директора заводов на худой конец были предпочтительнее. К Николаю Федоровичу это, понятное дело, не относилось, он был вне конкуренции.

Про меня Фролыч тоже подумал и решил, что я с моей комсомольской биографией вполне в этом самом НИИ сгожусь на должность начальника отдела. На худой конец — на заведующего лабораторией. Ну и дальше — по уже протоптанной им дорожке.

Чтоб не показалось, что по протоптанной дорожке двигаться так уж легко, я расскажу, как мы только-только перевелись на вечерний и пошли устраиваться на самую нашу первую работу в конструкторское бюро «Рубин».

Я, кстати, никогда не мог понять, почему всякие секретные почтовые ящики всегда называют то «Алмаз», то «Топаз», то еще как-то ласково. И чем ласковее название, тем секретнее предприятие. У меня на учете состояла организация КБ «Ромашка», так чтобы к ним на комсомольское собрание приехать, заявку надо было за четыре дня подавать. Это мне-то, первому секретарю.

Но это так, к слову.