Лахезис

Фролычу, как я уже говорил выше, я все высказал в довольно-таки резкой форме. Меня больше всего оскорбило, если хотите, не то даже, что он мне совершенно ни за что устроил такую замысловато ухищренную подлянку, а то, что не признался и горячо отрекался от всего — ни сном ни духом, — и все его передвижения в тот день можно проверить, и на все у него свидетели есть и так далее.

Это все очень недостойно выглядело. Оскорбительно.

Так меня за полнейшего дурака держать…

Ведь это он был, очевидно.

Но когда я об этом вспоминаю, то иногда закрадывается сомнение. Слишком много странного было в нашей с ним жизни. Мне часто ведь казалось, будто кто-то идет рядом и играет с нами в непонятную игру, подбрасывая приманки и расставляя ловушки. Вот ведь телефонные звонки в ту ночь, когда я с Людкой был, — она уверена, что это Фролыч звонил, а когда он мне сказал, что даже и не думал, я ему почему-то сразу поверил. Но если не он, то кто тогда звонил?

А вот с доской и надписью — это точно он.

Квазимодо. Белая гряда

У Фролыча с Людкой жизнь не заладилась практически с самого начала, но я это заметил не сразу. Я должен был сообразить еще в первый раз, когда он пропал, но мне это просто в голову не могло придти, чтобы он от Людки — Людки! — решил загулять.

Дело было так.

Меня разбудил телефонный звонок, я посмотрел на будильник — половина первого.

— Гриша у тебя? — спросила Людка, стараясь говорить спокойно, но тут же сорвалась и зарыдала в трубку, когда я сказал, что разговаривал с ним утром на фабрике, а с той поры мы не виделись.

— Он пропал, понимаешь, он пропал, — кричала Людка, — он мне позвонил около семи, сказал, что через полчаса будет дома, и ни через полчаса, ни через два часа… я не знаю, что думать… ты можешь приехать к нам прямо сейчас, немедленно, мне плохо…

Через полчаса я уже был у них на Нагорной. Евгений Иванович, Людкин отец, прибыл за минуту до меня и уже успел переговорить с Верой Семеновной. Та от Фролыча тоже никаких вестей не имела.

— Ладно, — мрачно сказал Евгений Иванович, — идите, молодежь, на кухню и организуйте чай. Я тут сделаю несколько звонков.

На кухне Людка упала на табуретку и закрыла лицо руками, не переставая плакать, а я сперва постоял растерянно, не зная, как ее успокоить, а потом стал греметь чашками.

Но выпить чаю не получилось.

— Людмила, — приказал Евгений Иванович, заглянув на кухню, — мне надо в одно место съездить. Ключи от машины дома?

Людка побелела.

— Куда?

— Тебя это не касается. Я через час-полтора вернусь.

— Я тебя не пущу одного! Я с тобой.

— Тебе там делать нечего. Сиди вот с Костей, пей чай. Я позвоню.

— Что с ним? Куда ты едешь? Что ты узнал?

На Людку было страшно смотреть — она вся распухла от слез, покрылась багровыми пятнами и ее начала бить крупная дрожь. Она схватила лежавшие на холодильнике ключи от машины и зажала их в кулаке.

— Ты без меня не поедешь!

— Дура! — завопил Евгений Иванович, — прекрати истерику сейчас же! Ничего не известно пока.

— Я знаю, что ты едешь в м-м-м…. я знаю, куда ты едешь, тебе сказали, что он там, я должна его видеть…

На какое-то мгновение я будто бы отключился и опостылевшая музыкальная фраза в голове, зазвучавшая сразу же после белой световой вспышки, заглушила и Людкин плач и слова Евгения Ивановича.

— Евгений Иванович, — с трудом проговорил я слова, входящие откуда-то извне в мою гудящую голову, — Люда права, она должна ехать с вами, а я останусь здесь, на телефоне. Я совершенно уверен, что с Гришей все в порядке, вы мне скажите только, что надо делать, если он появится до вашего возвращения.

Евгений Иванович, оставшись в меньшинстве, неохотно сдался.

— Иди одевайся, Людмила, — сказал он. — Чтоб через пять минут была готова.

Мы остались вдвоем.

— Плохие новости, Костя. Я дозвонился до Склифосовского. К ним привезли… без документов, всего изуродованного, умер не приходя в сознание… по описанию может быть Гриша. Я договорился, что сейчас подъеду. На всякий случай, если он действительно найдется, пока нас не будет, вот тебе телефон дежурного по училищу. Он меня найдет.

Минут через десять после их отъезда я услышал, как открывается входная дверь. Фролыч покопошился немного в коридоре, потом заглянул на кухню и удивленно поднял брови, увидев меня:

— Нежданный гость. Здорово. А где законная супруга? Что тут вообще творится?

— Ты где был?

— Если я тебе скажу, что в консерватории, ты все равно не поверишь. А где был я вчера, позабыл хоть убей…

У тебя в гостях, похоже, не был, раз ты тут. У мамы засиделся. А телефон у нее что-то барахлит, не смог дозвониться.

— Вере Семеновне звонили уже. Перед тем как начали морги обзванивать. Сейчас они в Склиф поехали, там похожий покойник объявился.

— Кто это — они?

— Людка и Евгений Иванович. Она всех на ноги подняла.

Услышав про тестя, Фролыч почернел.

— Она его сюда выдернула?

— Ну да. Он еще до меня приехал.

— Ас мамой кто говорил?

— Он и говорил.

Фролыч причмокнул языком и сел.

— Хреново. Вот ведь дура. Что ж теперь делать-то?