Лахудра

– И в попытке самоутвердиться они до полусмерти избили – свою медицинскую сестру, святую женщину, которая отдала им двадцать лет жизни? – горько сыронизировал Владимир Семенович. – Вам все это, конечно, ничуть не страшно…

– А уж за это вы воздали им по-божески, – сказал Владик, поднимаясь. – Можно сказать, сторицей. Ну что же, я, пожалуй, пойду…

– Не откажите в последней любезности, – остановил его на пороге Владимир Семенович. – Мы сегодня должны выписывать Брусникину, а отвести ее домой некому. Сами понимаете, нынче у нас авральные деньки… – он вздохнул.

– Опять к бабушке?

– Нет, у старухи, по нашим данным, обширный инфаркт, дотягивает последние дни в больнице. Так что, придется к отчиму.

– «Не хотелось бы мне вести ее туда.

– А куда прикажете? В спецшколу? Предложите ей – пусть сама выбирает. Да и не из чего ей выбирать, отчим-то ее родительских прав не лишен, мать жива-здорова, через полгодика из тюрьмы выйдет – и будет семейка хоть куда. Образцовая. Так что, отвели бы вы ее домой, Владислав Евгеньевич, – мягко улыбнулся врач, – и не забивали бы себе голову чужими проблемами, а?

– Я отведу Мышку, – сказал Владик – но вы никогда не отучите меня считать их проблемы – своими.

* * *

– Ты – чего? – спросил Владик на улице.

Не отвечая. Мышка, как зачарованная глядела на стайку девочек, ее погодков, азартно игравших в «резинки». Постояв так некоторое время, она пошла дальше. И Владик подумал, что со стороны он, наверное, кажется прохожим нерадивый молодым папашей, чересчур рано вступившим в брак и оттого неприученному к ответственности за дочь. А Мышка была одета в жуткого вида бурое пальтецо, наспех подобранное на складе, из-под него виднелась неряшливая затрапезная юбчонка, на ногах были наполовину спущенные ниточные чулки, с дырами и чернильными пятнами.

«Дикарка, – с грустью подумал он, – ну, совершеннейшая неандерталка. Другие девчонки в ее возрасте уже этакие пикантные фифочки и кокетки, а эта… Но откуда ей научиться вести себя «по-женски», если у ней ни подруг, ни матери, а круг знакомых ограничен пьяным и развратным мужичьем».

– Послушай, Мышка! – весело сказал он, остановившись в очередной раз, когда девочка вздумала проскакать по расчерченным на тротуаре классикам, – а ты когда-нибудь думала, кем станешь, когда вырастешь?

Остановившись, застыв на одной ноге, девочка серьезно взглянула на него и спросила:

– А зачем?

– Чего – зачем?

– Зачем думать о том, чего никогда не будет?

– Что же, ты так и хочешь навеки остаться маленькой девочкой? – спросил Владик и сам же ругнул себя за прозвучавшие против его воли в этой фразе менторские интонации.

– Хочу, Дядя-Владя, – серьезно сказала Мышка, – хочу хоть немножечко побыть маленькой. Только боюсь, этого у меня не получится.

– Почему?

– Так… – она наподдала ногой камешек и побрела дальше.

– Нам сюда, – Владик потянул ее вправо.

– Вы меня к дяде Жоре ведете? – с кажущимся безразличием спросила она, но голос ее предательски дрогнул.

– А тебе не хочется туда возвращаться?

– Мне всё равно, – сухо ответила она.

– Послушай, если не хочешь туда идти, то… можешь пожить несколько дней у меня… – предложил он и сам же испугался того что она может согласиться. Реакция Вики могла быть непредсказуемой.

– А потом что? Ну, через несколько дней? – спросила Мышка.

– Мы с тобой что-нибудь… придумаем… – он пожал плечами. – Может быть, найдем для тебя какой-нибудь интернат, или детский дом, пока мама не приедет, а потом…

Она медленно, почти незаметно покачала головой.

– У нас с вами разные дороги. У вас – широкая и длинная, у меня, узенькая, кривая и короткая. Но всё равно, это моя, именно моя дорога, и я пройду ее до конца… – и, поскольку Владик был изумлен ее словами, она пояснила: – Нам сейчас лучше свернуть под арку и срезать дворами. Не понимаете? Так короче.

Дворы в этот тихий вечерний час были забиты играющей детворой. Кое-где по углам и подворотням стояли группы подростков, которые при виде этой странной пары нервно затягивались сигаретами, обменивались многозначительными взглядами и пристально глядели им вслед.

Владик нажал кнопку звонка на давно некрашенной двери, но зуммера не услышал и постучал в дверь.

– Да… Да… Кто там? – за дверью послышались неровные шаркающие шаги, потом она приотворилась на длину цепочки. Из образовавшейся щели их некоторое время изучал настороженный глаз.

– Я воспитатель из кожвендиспансера, – сказал Владик, – при вел вашу падчерицу.

Помедлив, хриплый, будто простуженный голос произнес:

– Ага… понятно… чичас… – и дверь захлопнулась.

Владик с удивлением поглядел на Мышку. Она обреченно смотрела в сторону. Вскоре дверь снова открылась, на сей раз широко.

Плотный, грузный мужчина с большой лысиной смотрел на них с деланной улыбкой, запихивая в брюки мятую клетчатую рубаху.

– Милости просим, – сказал он, пытаясь удержать на лице бодряческое выражение.

Владик вошел в комнату и огляделся. Двое мужчин, подняв глаза от газет и поздоровались. Он потянул носом: в комнате стоял устойчивый запах спиртного, висели густые пласты табачного дыма.