Лаки Лючано: последний Великий Дон

В тюрьме молодому сицилийцу пришлось туго. Тех, кто идет по первой ходке, обычно мучают и травят. Сначала заключенные называли его Саль, потом переименовали в Салли, а огромный, заросший густым волосом Джим Сэнд, по кличке Тарантул, мотавший двадцать лет за убийство, захотел сделать его своей «любовницей». Сальваторе, которому предстояло отсидеть всего лишь год, не хотел неприятностей и пытался сдержаться. Но его разумную покладистость приняли за трусость. Маленький, щуплый, он вдруг оскалился, как волк, бросился на Джима Тарантула и мгновенно выколол ему оба глаза. Этот инцидент был настолько устрашающим, что тюремные охранники воздержались от представления рапорта и списали увечье Сэнда на несчастный случай. Ни один заключенный больше не осмеливался задевать сицилийского волка. В свою очередь, Сальваторе старался вести себя тихо в надежде на досрочное освобождение.

На этот раз все получилось так, как он рассчитывал. По прошествии семи месяцев Сальваторе Луканиа получил свободу и прощение. Видимо, те, кто держал его под замком, посчитали, что он в достаточной мере исправился. Но, как бы там ни было, для себя Сальваторе твердо решил, что больше не станет связываться с наркотиками. Это дело представлялось ему слишком ненадежным.

За воротами тюрьмы стояло такси. С радостным ревом из салона выскочили Фрэнк Костелло, Мейер Лански и Багси Сигел: «С возвращением, Саль, с возвращением!» Рассматривая друзей, Сальваторе отметил про себя, что они одеты с подлинно гангстерским шиком: лихо сдвинутые на бок фетровые шляпы, яркие галстуки, длиннополые плащи.

— Ну, как идут дела, ребята?

— Отлично, черт побери, отлично! Едем, мы приготовили для тебя кое-что особенное.

Торжество в честь возвращения Сальваторе состоялось на съемной квартире в Центральном округе Манхэттена. Фрэнк Костелло с гордостью показал ему ящик французского шампанского «Моэ Шандон», которое стоило бешеных денег — пятьдесят долларов за бутылку — и было по карману только очень богатым людям.

— Смотри, все самое лучшее — для тебя, — хрипел Костелло, — это напиток миллионеров, дружище.

Сальваторе был действительно растроган и прочувствованно произнес:

— Хорошо, когда есть друзья. Настоящие друзья.

Багси открыл бутылку и разлил вино. Костелло поднял бокал:

— Саль, я пью за твою долгую и свободную жи…

Глаза сицилийца внезапно сверкнули демонической яростью. Не контролируя себя, он вскочил и как следует тряхнул Фрэнка за лацканы дорогого пиджака.

— Вот что я скажу тебе, приятель…

Отпустив ошеломленного Костелло, он обернулся к притихшим Багси и Мейеру.

— Вот что я скажу всем вам… С сегодняшнего дня вы будете звать меня Чарли. Чарли, запомнили? А если кто все же не запомнил, пусть пеняет на себя: имя такого придурка я напишу на его могиле.

Пока Фрэнк, Мейер и Багси пытались сообразить, что это вдруг случилось с Сальваторе, тот одним глотком осушил бокал шампанского, выпив таким образом сам за себя, за свое новое имя. Смущенный Костелло вновь поднял бокал:

— Гм, о’кей. Нет проблем, Чарли, я пью за твою долгую и свободную жизнь.

— За тебя, Чарли, — присоединились Багси Сигел и Мейер Лански.

Сицилиец довольно кивнул и выпил вместе со всеми. Праздничный вечер завершили в одном из самых фешенебельных борделей на 42-й улице. Это заведение славилось своими девочками на весь Нью-Йорк.

— Мы «Банда четырех», — втолковывал друзьям Фрэнк Костелло, — потому что нас теперь четверо.

Это была старинная традиция преступного мира Нью-Йорка, да и не только Нью-Йорка: находить для своих шаек звонкие, крутые названия. Такие, чтобы у законопослушных осликов тряслись поджилки.

— Сейчас самое время действовать, Чарли, — продолжал Костелло. — Наша 108-я улица считается территорией Рика Альфано[3], но он боится даже нос высунуть из своей норы — люди Саетты и Чиро Террановы охотятся за ним по всей Малой Италии.

Чарли Луканиа кивнул:

— Я кое-что слышал об этом. В Хэмптоне говорили, что сицилийцы начали большую чистку — ripulitura.

— Не чистку, — покачал головой Костелло, — идет большая война. Дон Игнацио Саетта открыл кран крови. Он хочет стать «numero uno». Все пять семейств его поддерживают. Пока. Дальше совместных действий против каморры у них договоренности нет. Я так думаю: когда Альфано исчезнет, сицилийцы начнут рвать друг друга.

— У них на это хватит ума, — пренебрежительно ответил Чарли. Несмотря на свое сицилийское происхождение, он отказывался уважать Общество Чести и его сильно устаревшие законы.

— Пока идет война, у нас есть шанс прибрать к рукам уличный рэкет. Габолотты[4] боятся выходить на работу — сицилийцы убивают каждого, неважно капо ли, солдат ли. Уже две недели никто не платит за защиту во всем квартале. Мы могли бы заняться этим. Дело стоящее.

Чарли немного подумал.

— Но если сицилийцы победят, то займутся уже нами. Ведь это будет ИХ ТЕРРИТОРИЯ. А если победит каморра, с нас сдерут шкуру живьем. Такие вещи не прощают.