Лакировка

— Нет-нет. Заявление не в вашем смысле. Я хочу заметить вам, старший суперин­тендент, что, естественно, я охотно готов оказывать вам помощь в разумных пределах...

— Я в этом не сомневаюсь.— Тон Брайерса был абсолютно бесцветным.

— Но я считаю нужным напомнить вам, что у меня есть моя работа. Это очень серьезное ее нарушение, а если меня снова оторвут от дела без заблаговременного пре­дупреждения, последствия для некоторых пациентов могут оказаться более чем серьез­ными. Поступаться другими людьми и собой я могу лишь до известной степени. Это само собой разумеется. Сегодня я в вашем распоряжении, но, если вы пожелаете по­вторить свое приглашение, я вынужден буду прибегнуть к юридической помощи.

— Это ваше право, доктор.

— Вы понимаете, что в прошлый раз, когда я был здесь, я пошел вам навстречу в гораздо большей мере, чем вы могли бы рассчитывать,,.

— Это ведь зависит от точки зрения, не правда ли?

Брайерс подумал, что у Перримена можно учиться тому, как владеть собой. Мало кто способен на подобный самоконтроль, подумал он позднее. От этого ему самому ста­новилось труднее владеть собой.

Теперь было не время начинать с обиняков. Он сказал:

— Я хочу вернуться к болезни леди Эшбрук. То есть к ее предполагавшемуся раку.

— Об этом я уже сказал все что мог.

— Я хочу уточнить. Вы ведь говорили мне, что считали, что результаты анализов будут положительными?

— Я говорил вам, что считал это возможным.

— Вы считали эго более чем возможным? — спросил Шинглер.

Перримен даже не посмотрел на него, но ответил:

— Я уже говорил старшему суперинтенденту...

— Что считали это вполне вероятным? Следовательно,— продолжал Брайерс,— вы имели дело с пациенткой, которая могла быть смертельно больна. Так?

— Безусловно.

— И не просто с пациенткой? Вы знали ее близко. Она доверяла вам свои финан­совые дела.

— Мы обо всем этом уже говорили. Подробно и утомительно. И вам следовало бы уже понять, что эта тема бесплодна.

— Мы будем терпеливы.

— И вынуждаете быть терпеливым меня.

Брайерс словно не услышал.

— Мы все согласны в том, не так ли, что вы были очень внимательны к своей ю близкой знакомой и пациентке. И у вас имелись основания полагать, что скоро придется сообщить ей самое худшее. Она ждала этого. И конечно, говорила о своей смерти — с вами, доктор. Несомненно, вы были первым, с кем она стала бы об этом говорить.

— Конечно, она об этом говорила. Она не закрывала глаза на положение.

— Если бы выяснилось самое худшее, ей пришлось бы всецело положиться на вас, не так ли? Вы могли бы облегчить ей смерть. Она и об этом с вами говорила?

Перримен ответил со снисходительной улыбкой:

— Вас эта тема просто загипнотизировала. То, о чем пациент разговаривает с вра­чом, является врачебной тайной, и я не собираюсь ее нарушать.

— Вы ведь великий сторонник соблюдения всех правил? — Впервые голос Брайер­са стал едким.

— Если вы подразумеваете, что я не нарушаю оказанного мне доверия, то безус­ловно.

— Суть в том, что она была целиком в ваших руках. День за днем. Она думала, что смерть подкрадывается все ближе. И ей не на кого было опереться, кроме вас. Верно?

— В подобной ситуации мне приходилось бывать неоднократно.

— И когда тревога оказалась ложной, у вас обоих это должно было вызвать странное чувство. Ей больше не требовалось рассчитывать на вас. Для избавления от страданий, если бы до этого дошло.

— Вы можете и дальше строить предположения, старший суперинтендент Как я уже пытался вам втолковать, любые разговоры с моими пациентами являются врачеб­ной тайной. И тайной они останутся. Ее положение казалось критическим. Затем она узнала результаты анализов. Ее положение перестало быть критическим. Только и всего

— И она перестала на вас полагаться?

— Я уже мог не навещать ее каждый день. Но, если вы помните, я по-прежнему оставался ее врачом.

Эта линия, которую Брайерс избрал после намека Хамфри, ничего не давала. Но они с Шинглером выработали еще одну. До этого Шинглер молчал и только вел записи как корректный секретарь. Теперь он внезапно сказал своим резким голосом:

— Но вы же были отнюдь не только врачом, верно?

Перримен, который все это время полностью его игнорировал, вынужден был по­смотреть на него. Но тут же откинул голову и уставился в потолок, как будто недоуме­вая, с какой стати подчиненный позволяет себе лишнее.

— Вы так думаете? — сказал он, словно отмахиваясь.

Но если Перримен подчеркнуто не замечал Шинглера, Шинглер так в него и вце­пился. Его красивое, хотя и лисье лицо было напряженно-сосредоточенным. Глянцеви­тые каштановые волосы поблескивали в свете ламп над столом. Поблескивали и боль­шие карие глаза. Отрывисто, почти не шевеля губами, он бросил:

— Вы были отнюдь не только врачом. Далеко не каждый врач ведет денежные дела своих пациентов, верно?

— Разве мы с этим еще не покончили? — Перримен смотрел на Брайерса.

Но Шинглер продолжал идти напролом.