Дом отошел ко сну. Лига в ночной рубашке стояла у окна, не желая менять свежесть и прохладу на душную мягкость постели. Негромкий стук в дверь порадовал ее — хорошо, что лечь пока не получится. Она не стала отвечать, просто открыла дверь.
Перед ней стояла Бранза, полностью одетая. Ее лицо выражало странную смесь таинственности, смущения и радости.
— Мамочка, — шепнула она, — я пришла кое-что тебе вернуть.
Бранза отдала Лиге полотняный мешочек из зеленой ткани, который та вышила в первые дни после перемещения в реальный Сент-Олафредс. Узор представлял собой пышные кустарники, усыпанные алыми и белыми цветами, точь-в-точь как те, что росли по обе стороны крыльца перед домом Лиги в сердечном раю. Внутри знакомого мешочка контуры камней сглаживала салфетка, в которую они были завернуты, чтобы не звякали и не терлись друг о друга.
Лига провела пальцем по ткани, внимательно разглядывая собственную вышивку.
— Мне так и не удалось сделать цветы похожими на настоящие.
— Разве? По-моему, их ни с чем не спутаешь.
— Дело не в этом. Я не смогла передать их… силу, как ни старалась. — Лига вывернула мешочек и грустно рассмеялась, увидев плоды своих трудов с обратной стороны.
Она накрыла мешочек ладонью — нельзя же без конца говорить ни о чем.
— Я рада, что ты возвратила их мне, Бранза. Значит, теперь ты уже не стремишься домой так сильно? По-моему, после поездки в Рокерли ты как-то приободрилась, хотя мисс Данс ничем тебя не обнадежила.
— …Немного неожиданно, да? Я сама удивляюсь, насколько счастливее себя ощущаю, каким понятным все выглядит. Не то чтобы слова, которые нашла для меня мисс Данс, изменили меня, но точно знаю, что они были правильными. Я чувствовала, как она расставляет в моей душе все по полочкам. Возможно, это и есть волшебство… впрочем, едва ли. Думаю, мисс Данс просто очень умная и добрая, и если она говорит, что мне нужно остаться, стало быть, это правда, и я рада довериться ее мнению.
— Она действительно очень добра, — согласилась Лига, — хотя на первый взгляд кажется такой сердитой. Мисс Данс умеет щадить чувства других людей, однако не потерпит никакой фальши или глупости. Она хочет, чтобы все смотрели на вещи трезво и прямо.
— Да, только немногие сами этого хотят, — вполголоса, но с жаром произнесла Бранза, оглянувшись на темный коридор: вереница дверей напоминала выстроившихся в ряд безмолвных стражей. — Наверное, оттого, что это причиняет много неудобств.
— Еще как причиняет.
В ночь своего прибытия в реальный мир Лига провела несколько долгих часов наедине с мисс Данс, подробно описывая свою встречу с Лунным Младенцем и все события, которые ей предшествовали, начиная со смерти матери. Она помнила все до мелочей и во время своего рассказа не уронила ни единой слезинки, а мисс Данс сидела с прямой, как аршин, спиной, вся обратившись в слух. То, что творил с Лигой отец, а потом городские подростки (страшное зло, каким оно и выглядело на следующий день, когда Лига, заливаясь слезами, исповедовалась перед Энни Байвелл), для мисс Данс были элементами сложного расчета, постичь суть которого Лига была не в силах. Сознавая это, она в то же время чувствовала, что ее рассказ, правдивый и полный, вкупе с опытом и острым умом мисс Данс позволит им обеим воссоздать некую часть мироздания, очертания которой прежде ускользали от чародейки. Словно бы история скромной Лиги Лонгфилд служила линзой, и через эту линзу мисс Данс могла следить за движением гораздо более крупных механизмов — океанских волн, вулканов, планет, в которых она черпала свою магическую силу и на которые эта сила была направлена.
— Но ведь Эдда говорила, — продолжила Бранза, — хотя тогда я ее не понимала, что удобство и покой совсем не обязательны в этом мире, что мы живем не для этого.
Слыша эти трудные слова из уст дочери, глядя на лицо Бранзы, полное задумчивости и желания разобраться в непростых вещах, и ощущая в ладонях вес драгоценных камней, тех самых, что подарили ее семье двадцать пять лет покоя и безмятежности, Лига почувствовала себя кусочком переливчатого шелка, что гордо сияет под одним углом освещения и грустно блекнет под другим.
— От этого мне лишь сильнее хочется успокоить и утешить тебя, — печально промолвила она, шагнула в коридор и заключила Бранзу в объятия.
— Ну конечно, — тихонько рассмеялась дочь ей в ухо. — Ты же моя мама. Матери для того и нужны, чтобы успокаивать нас, когда все остальное огорчает.
— Да нет, — прошептала Лига, зажмурив глаза и крепко прижимая Бранзу к себе. — Для этого нужны
15
Вскоре после Иванова дня Тодда легко разрешилась от бремени долгожданной девочкой. Рамстронг принес радостную новость в дом Энни, куда его сынишек переселили на время родов Тодды.
— Я — самый счастливый человек на свете, — объявил он, — самый счастливый отец.