Вот уже несколько недель Эйнсли пребывала в приподнятом настроении. Она с самого начала была убеждена, что забеременела, и вела наблюдения за деятельностью своего организма с волнением ученого, который следит за ходом эксперимента в пробирке. Она проводила в кухне гораздо больше времени, чем обычно, проверяя, не хочется ли ей соленого или кислого и не кажется ли ей, что пища меняет вкус. О своих открытиях она незамедлительно сообщала Мэриан, — чай, например, стал горчить, яйца отдавали серой. Она становилась на кровать Мэриан, против туалетного столика, чтобы поглядеть в профиль на форму своего живота: у Мэриан было большое зеркало. Слоняясь по квартире, она постоянно мурлыкала что-то себе под нос; наконец однажды утром ее вытошнило в кухонную раковину — и она пришла в восторг. Можно было уже показаться гинекологу, и вот вчера Эйнсли, перепрыгивая через ступеньки, радостно влетела в квартиру, размахивая конвертом: результат анализа подтвердил беременность.
Мэриан поздравила ее; несколько месяцев тому назад она приняла бы это известие более сухо — ведь ей пришлось бы решать связанные с ним проблемы, например, где будет жить Эйнсли (поскольку «нижняя дама», конечно же, не потерпит в своем доме беременной женщины), и что будет делать сама Мэриан, и стоит ли ей угрызаться из-за того, что она бросает Эйнсли, а если ничего не менять, то как справиться со всеми сложностями и затруднениями, неизбежными в условиях совместной жизни с незамужней матерью и ее новорожденным ребенком? Но теперь эти проблемы отпали, и Мэриан могла вполне искренне порадоваться за Эйнсли. Ведь она, Мэриан, выходит замуж и тоже нарушает свой договор с Эйнсли.
Звонок Слэнка раздосадовал Мэриан, ей не хотелось вмешиваться в чужие дела. Судя по его встревоженному тону, Эйнсли ему что-то сказала, но что именно? Мэриан решила вести себя по возможности сдержанно. Конечно, она выслушает Лена (у нее просто не было выбора, уши-то не заткнешь — хотя что нового он может ей сообщить? Его роль в этой истории окончена). Но этим и ограничится. Мэриан чувствовала свою беспомощность в сложившейся ситуации и злилась: если уж Лену захотелось поговорить, пусть бы и говорил с Эйнсли. Пусть Эйнсли сама ему все объясняет.
Она съела еще одну ложку арахисового масла; масло противно прилипало к нёбу. Чтобы убить время, она пролистнула еще несколько страниц поваренной книги, пока не дошла до главы «Моллюски и ракообразные». Она прочла о том, как чистить креветок (кому это в наши дни придет в голову покупать свежие креветки?) и как готовить суп из черепахи. С некоторых пор у нее появился интерес к черепахам, какой-то странный интерес. По книге полагалось сперва держать живую черепаху в картонном ящике или в клетке в течение недели, ухаживать за ней и кормить мясным фаршем, чтобы ее организм очистился. Постепенно черепаха начнет привыкать к вам и ползать за вами по кухне, как ленивый, но верный спаниель, и тогда в один прекрасный день надо положить ее в кастрюлю с холодной водой (где, несомненно, она с удовольствием будет плавать и нырять) и поставить кастрюлю на медленный огонь. Вся процедура походила на казнь первых мучеников-христиан. Какая жестокость! Что только не делают на кухне во имя приготовления пищи! Но если отказаться от этого, придется обречь себя на суррогаты в целлофановых, пластикатовых, картонных упаковках. Заменители? Или те же трупы, только замаскированные? По крайней мере эти трупы были обработаны кем-то другим умело и заблаговременно.
Внизу позвонили. Мэриан напряженно вслушивалась: она спустится вниз лишь в случае крайней необходимости. Донесся неясный шум шагов и стук двери: «нижняя дама» не дремала. Мэриан вздохнула, захлопнула книгу, бросила ложку в раковину, предварительно облизав ее, и завинтила крышку на банке с маслом.
— Привет! — сказала она Лену, когда он вошел в квартиру. Лицо у него было совсем белое, он запыхался и вообще выглядел больным. — Проходи, усаживайся. — И так как было только половина седьмого, она спросила: — Ты обедал? Приготовить тебе что-нибудь?
Ей хотелось угостить его, хотя бы сэндвичем с беконом и помидором. С тех пор как ее собственное отношение к еде стало таким сложным, ей, как это ни странно, доставляло удовольствие наблюдать, как едят другие.
— Нет, спасибо, — сказал он, — есть я не хочу. Но, может, у тебя найдется что-нибудь выпить? — он прошел в гостиную и плюхнулся на диван, словно так обессилел, что ему было уже невмоготу нести собственное тело.
— У меня есть только пиво. Годится?
Она пошла в кухню, открыла две бутылки и вернулась с ними в гостиную. Стаканов она не взяла. Лен — ее старый приятель, зачем разводить церемонии?
— Вот спасибо! сказал он и поднес к губам приземистую коричневую бутылку. Было что-то детское в том, как он обхватил губами бутылочное горлышко. — Ох, как мне хотелось пить! — сказал он, ставя бутылку на кофейный столик. — Ты, наверно, в курсе дела?