Лаковая ширма

— Ладно, поскольку вы всего лишь тупые головорезы с большой дороги, то могу вам растолковать, как я это делаю, — презрительно сказал Гунь Шань, — все равно вам в жизни не перенять мое искусство. Слушайте. Я начинаю с того, что в течение нескольких недель изучаю дом, хозяев, и слуг, и весь распорядок их жизни. Я болтаю со слугами, расспрашиваю лавочников, вкладываю в это не только силы, но и деньги. Затем пробираюсь внутрь дома, но ничего не трогаю. Зачем? У меня впереди времени хоть отбавляй, я просто осваиваюсь в помещении. Я могу часами сидеть в шкафу и стоять за занавеской; могу свернуться, как змея, в коробе для одежды, могу протиснуться в узкую щель у изголовья постели.

Я изучаю все повадки обитателей, присутствую при тайных разговорах, слежу за ними, когда им кажется, будто они одни. Потом я наношу свой последний визит. Мне не нужно ничего взламывать или метаться в поисках ценностей. Я никого не тревожу, и все остается на прежних местах. Если деньги хранятся в тайном месте, я его знаю лучше, чем сам хозяин; если в доме сейф, то мне известно, где лежит ключ. Никто меня не видит, не слышит.

Иногда проходит несколько дней, прежде чем кто-нибудь спохватится, что деньги исчезли. И опять же, заметьте: никто не подумает, что их украл чужой. Муж станет подозревать жену, жена — любовницу. Да, уже, думаю, немало ссор да свар случилось из-за меня, и многие навсегда утратили супружеское счастье! — воскликнул он, прикрывая ладонью гнусную ухмылку. — Вот тебе и мой метод, умник!

— Здорово! — заметил Ди. — Хотя, признаюсь, меня бы на такое не хватило. Не ошибусь, если предположу, что в ходе своих тайных наблюдений ты научился кое-чему по части постельных забав, а?

Лицо Гунь Шаня страшно исказилось и стало еще более отталкивающим.

— Брось свои плоские шуточки! — прошипел он. — Я ненавижу женщин, я презираю их, меня тошнит от того, что вытворяют с ними их отвратительные партнеры. Я проклинаю часы, которые мне приходится проводить в спальнях, выслушивая, как они, продажные твари, улещивают дураков-мужей или разыгрывают неприступность, заставляя их ползать на коленях и унижать себя, вымаливая то, что, как я знаю, другие получают от них даром! Паскудные, гадкие...

Внезапно он оборвал себя. На лбу его выступили крупные капли пота. Он поднялся и, сверля судью своим единственным горящим глазом, хрипло сказал:

— Встретимся завтра в полдень.

Едва за ним закрылась дверь, Цзяо Тай воскликнул:

— Ну и поганец! Не понимаю, зачем вашей чести понадобилось выслушивать весь этот бред?

— Затем, — хладнокровно ответил Ди, — что благодаря его рассказу я надеялся лучше понять, как чужой мог незаметно проникнуть в спальню госпожи Дэн. К тому же мне хотелось поближе узнать этого Гунь Шаня, и, надо сказать, я получил очень наглядный урок относительно того, как крушение надежд может искалечить человеческую душу.

— А к нам с чего он вдруг так привязался?

— С того, что мы идеально подходим для осуществления его плана. Он понимает, что я со своей вполне респектабельной — как я надеюсь — внешностью без всяких осложнений буду допущен к банкиру и смогу вести переговоры. Ты же в случае нужды сможешь оказать на него, так сказать, физическое воздействие. Важно и другое: нас здесь никто не знает. Попробовал бы он найти для своего замысла кого-нибудь из местных со столь идеальным сочетанием ума и физической силы, как бы не так! Вот поэтому он в нас и вцепился. Хотя... как говорится, идя по траве, всегда опасайся змей. Мне, к примеру, совсем не понравилось, что он так быстро согласился на наши пятьдесят процентов. Я ожидал, что торг будет трудным и долгим. В любом случае, наше дело — упрятать этого Гунь Шаня за решетку, он злодей и может быть очень опасен.

Судья устало провел рукою по лбу и добавил:

— Сыщи-ка мне тушь и кисть для письма. Надеюсь, что у Капрала они есть, хотя бы для того, чтобы ставить свои крестики и нолики.

Цзяо Тай пошарил за прилавком и вытащил засаленный брусок из чернильного камня и облезлую кисточку. Ди спалил на свече торчавшие волоски и, после тщательного скручивания и увлажнения посредством собственной слюны, привел кисточку в относительно рабочее состояние. Затем он достал из рукава позаимствованные из ящика Дэна официальный бланк и конверт и четким, канцелярским почерком начертал: «Судебному лекарю надлежит немедля выехать в селение Четыре Козы для вскрытия трупа. Главный судья Вэйпина Дэн».

Он вручил конверт Цзяо Таю со словами:

— Я хочу, чтобы врач не производил вскрытие тела госпожи Дэн как можно дольше. Незачем наносить еще один удар моему несчастному коллеге известием о том, что его жена была изнасилована. Это письмо ты вручишь завтра утром владельцу большой аптеки на рыночной площади, тебе ее всякий укажет. Через деревню Четыре Козы мы проезжали по дороге сюда. Это часов пять в одну сторону, так что мы избавимся от лекаря на целый день.

Он задумчиво поскреб голову кончиком кисти и продолжал:

— Раз уж я пользуюсь любезным разрешением Дэна действовать от его имени, то давай-ка сделаем еще кое-что.