Ламберт Херсфельдский. Анналы

Генрих, епископ Шпейерский, с детским легкомыслием растративший уже почти все сокровища Шпейерской церкви, а имения передавший своим рыцарям в лен в такой степени, что ему самому едва могли выдать на полгода средства из церковных доходов, был унесен внезапной смертью⁸⁹⁷. Достойное памяти видение о его смерти видел некий клирик по имени Гузман, который тут же наследовал умершему в его епископстве. Ему привиделось, будто он стоит в Шпейерском хоре вместе с епископом и прочими клириками, как вдруг в хор вошли три мужа: один — преклонного возраста, с почтенными сединами, а двое других — юноши, по-видимому, приданные старику для услуг. Когда они молча простояли какое-то время посреди хора, старец сказал стоявшим вокруг него юношам: «Почему вы медлите исполнять то, что вам было приказано?». А те в ответ: «Сперва, отец, ты должен произнести над ним приговор, а мы без промедления исполним вынесенное тобой решение». Тогда старец сказал: «Из-за многочисленного зла, которое он совершил против этого места и против Пресвятой Богородицы, Богом вынесен приговор, согласно которому он должен быть убит». По этому слову юноши схватили епископа, обезглавили и повесили туловище на древе креста, что стоял, высоко вздымаясь, в этой церкви. На следующее утро клирик, пораженный сильным ужасом, рассказал епископу свой сон, но тому показалось, что он говорит вздор, ибо телесное здоровье и неизменная бодрость во всех членах не давали ему даже мысли о предстоящей близкой смерти. Но вот, на седьмой день, когда он во время вечерни стоял в хоре вместе с братьями, то внезапно почувствовал, как на шее у него появился небольшой, точечный гнойник, который постепенно страшно раздулся и от которого он умер еще до полуночи.

После ухода из Саксонии королевского войска саксы и тюринги вновь проводили частые собрания, на которых простой народ с невероятным ожесточением бунтовал против князей, а князья, в свою очередь, против простого народа. Народ негодовал на князей из-за того, что те назойливыми уговорами заставили его поднять оружие против короля, а нынче, когда дело дошло до битвы, сами спаслись бегством, а народ [бросили на произвол судьбы], предоставив врагам бить, топтать и резать его, словно бессловесную скотину. Князья же гневались на народ за то, что в то время как они бросились в бой и, несмотря на свою малочисленность, довольно храбро вели дело, народ в праздном бездействии сидел в лагере и не оказал им, оказавшимся в опасности главным образом из-за напрасных надежд, долгожданной помощи и содействия.

Тогда же все саксы разом гневно ополчились против всех тюрингов, и говорили, что справедливее, мол, вести войну с ними, нежели с королем, потому что в то время, когда саксонское войско обратилось в бегство, тюринги, встречая беглецов на всех дорогах и перекрестках, нападали на них, грабили, терзали и, постыдно обобрав до нитки, изгоняли из своих пределов. Дошло уже до того, что раздоры, казалось, вот-вот приведут к насилию и страшной катастрофе. Но епископ Хальберштадтский и Отто, бывший герцог Баварии, по совету которых главным образом и велась саксонская война, спасительными речами укротили души разъяренной толпы, умоляя во имя Бога, чтобы они, охваченные дьявольской яростью, не повернули ныне в собственное нутро оружие, которое они дружно взяли для возвращения своей свободы, и этой внутренней смутой не придали новых сил и отваги своим врагам, которые одержали над ними столь горестную победу. Кроме того, узнав, что сломленный первой же неудачей народ сильно сожалеет уже об этой войне и одновременно тяготится ею, а также боясь, как бы народ, чей нрав постоянно изменчив и непостоянен, не схватил своих князей и, выдав их королю, не купил их кровью собственное спасение, они вновь предложили им восстановить мир и, поскольку понесенное однажды военное поражение внушило им отвращение и ужас, убеждали их направить теперь все силы на то, чтобы смягчить направленный против них гнев короля.