Ламьель

Ламьель прошла в комнату г-жи Ансельм и напугала ее выражением своих глаз, — так живо в них отражалось отчаяние. Ламьель только что видела гостиную, где еще недавно аббат Клеман обращался к ней с самыми любезными речами, а теперь он даже не хотел ее принять. Старая горничная приготовила изрядный запас учтивых дерзостей, которые она собиралась преподнести Ламьель при первой встрече. Она не могла простить молодой девушке семь шелковых платьев герцогини, на которые рассчитывала сама.

Но при виде Ламьель она прежде всего подумала, что между нею, г-жой Ансельм, и первой гостиной, где, возможно, находился старый глухой лакей, добрых девять футов, а потому она проявила к девушке такую приторную вежливость, что Ламьель в глубине души возмутилась и резко оборвала ее:

— Герцогиня приказала мне продолжать свое образование лектрисы, и я пришла за книгами.

— Берите все, что хотите, мадмуазель. Разве не известно, что все в замке принадлежит вам?

Ламьель воспользовалась разрешением и унесла больше двадцати томов. Она вышла из библиотеки, но затем быстро вернулась.

— Совсем забыла, — сказала она г-же Ансельм, которая ревнивым взором следила за ее движениями.

Ламьель взяла сначала романы г-жи де Жанлис, Библию, «Эраста, или Друга юношества»[30], «Сета»[31], «Истории» Анкетиля[32] и другие разрешенные герцогиней книги. «И дура же я! — сказала она себе. — Я все думаю о глубоком отвращении, которое мне внушают приторные любезности этой ненавидящей меня особы, и забываю одно из правил доктора: всегда разбираться в положении вещей и быть выше минутного чувства. Я ведь могу забрать себе все книги, которые так строго запрещала мне читать герцогиня». Она взяла романы Вольтера, «Письма» Гримма[33], «Жиль Блаза», и т. д., и т. д.

Г-жа Ансельм хотела составить список отобранных сочинений, но, чтобы избежать этого компрометирующего списка, Ламьель решила взять только те из книг, которые были без переплета и предназначались для чтения. Видя, что взятые книги не переплетены, г-жа Ансельм ограничилась тем, что сосчитала их. Возвращалась Ламьель со своей ношей в очень печальном настроении: она никак не могла найти ответа на один вопрос, который сама себе задавала, и это выводило ее из себя. «Как так! — думала она. — Меня раздражает грубоватая доброжелательность моего дяди, и вместе с тем я не могу выносить слишком приторную любезность г-жи Ансельм, которая, как имел обыкновение говорить доктор Санфен, была бы от души рада, если бы я очутилась на дне большого пруда; итак, в шестнадцать лет я веду себя, точно пятидесятилетняя, как их описывает доктор Санфен! Все меня раздражает, и я сержусь на весь род людской».

В экземпляре «Жиль Блаза», который Ламьель нашла в замке, были гравюры. Это, верно, и побудило ее раскрыть этот томик в первую очередь. Ей удалось пронести все эти книги в башню незаметно для дяди, который, наверно, рассердился бы, увидев такое их количество, так как хоть он и был школьным учителем, а часто говаривал: «Францию погубили книги». Это было одно из изречений грозного Дюсайара, приходского кюре. Припрятывая книги в нижнем этаже башни, Ламьель успела пробежать несколько страниц «Жиль Блаза», и они доставили ей такое удовольствие, что она набралась смелости и около одиннадцати часов, убедившись в том, что дядя и тетка крепко спят, вылезла из дома через заднее окно. У нее был ключ от башни, она забралась туда и читала до четырех часов утра. Когда она вернулась к себе спать, она была совершенно счастлива. Во-первых, ум ее был занят приключениями, рассказанными в «Жиль Блазе», и она забыла о чувствах, в которых себя упрекала, а во-вторых, что было гораздо важнее, она почерпнула в «Жиль Блазе» снисходительное отношение к себе и к другим, и ей не казались уже столь низменными чувства, вызванные у ее тетки Отмар видом красивых платьев.

Целую неделю Ламьель занималась только книгами; днем она шла с ними в лес, ночью читала в башне; к моменту отъезда герцогини у нее оказалось несколько экю, и она пошла и купила растительного масла. В тот же день лавочница, продавшая ей это масло, подозвала проходившего мимо дядюшку Отмара и наговорила ему тысячу любезностей; школьный учитель не мог понять, чему он обязан таким странным приемом, но, будучи осторожным человеком, постарался не выказать удивления. Он твердо решил не задавать ни одного вопроса продавщице масла, но следить с величайшим вниманием за каждым словом, которое она могла проронить. Наконец, когда он уже собирался уходить, лавочница приплела к своим прощальным приветствиям совсем уже странную фразу:

— В общем, очень благодарю вас за то, что вы поддерживаете мою торговлю.

Отмар подошел к ней. Он совершенно не понимал, о чем идет речь, но как истый нормандец прибавил:

— По крайней мере, я надеюсь, что вы мне будете отпускать товар с походом.