Лампа для Джинна

По пути позвонила в квартиру на первом этаже, где жила Зинаида Зиновьевна, председательница домового совета. Обычно Вовка старалась с ней не пересекаться. Если вдруг видела у подъезда, то заворачивала за угол и выжидала, а если сталкивалась с ней у лифта, то делала вид, что очень спешит. Болтала Зинаида Зиновьевна без меры, а угодив в ее силки, вырваться бывало непросто. Но сегодня Вовка решилась пойти на жертвы.

– Ой, Владочка, ты, что ли? – защебетала председательница, распахивая дверь.

Пахнуло голубцами, влажными тряпками и псиной. Вылез мастиф Журик, сверкая грустными красными глазами из-под морщинистых век. Был он псом породистым, со всеми документами, сын подарил – так рассказывала Зинаида Зиновьевна, – и звали его на самом деле как-то очень длинно и неудобоваримо, так что у председательницы он получил кличку простую и короткую. С тяжеловесным видом мастифа она, конечно, совершенно не вязалась, но, судя по флегматичному выражению морды, Журику было совершенно все равно.

– Здрасьте, Зинаида Зиновьевна, – затараторила Вовка, переступая с ноги на ногу. – А что со светом, не знаете? Что-то давно нет.

Только бы не переключилась председательница на какие-нибудь квашения-соления, огороды и, того хуже, нарушителей, которые загромождают лестницы велосипедами или топают наверху голыми пятками («Прямо по голове, ну прямо по голове!»)… Вот уж тогда ничем не остановишь.

– Так это, – всплеснула руками Зинаида Зиновьевна, – я уже и в ЖЭК наш ходила, и жалобу написала, все без толку. Ничего не знают, что, когда – непонятно. У меня и без того холодильник слабый, а тут вот оно! Говядину вон отложила сыночку ко дню рождения, думала, заливное сделаю – и на тебе! Плавает все, капает. Пришлось на голубцы порубить, пока совсем не испортилось… Голубцы-то любишь? Давай-ка я тебе сейчас вынесу, у меня их уже и класть некуда, а без холодильника есть их надо сразу, вон как пахнет – объедение!

– Да ну что вы, Зинаид Зиновьевна, – заболтала еще быстрее Вовка. – Спасибо большое! Только я убегаю. Не возьму, уж простите.

Голубцы Вовка терпеть не могла.

– Тогда на обратном пути заскочишь. Даже не отнекивайся. Всем троим положу.

– Хорошо, Зинаид Зиновьевна, до свидания! – кинула Вовка уже с лестницы.

Ага, конечно. Забежит она.

– Я тебе оставлю, Влада, зайдешь обязательно! – неслось в спину.

Трамвай подъехал быстро, и как раз семнадцатый. Ну вот, теперь до Лёли доберется с ветерком. От школы подруга жила далековато, и после уроков они обычно сидели у Вовки.

И только выудив из сумки кошелек, Вовка поняла, что июнь уже давно кончился, а вместе с ним – и ученическая карточка.

– Ну? – нависла кондукторша, шлепая жирными, как гусеницы, губами. – Прикладывать будем?

Вовка вытянула зацарапанную карту, зачем-то приложила ее к валидатору, и тот, конечно, загорелся красным.

– Тогда платим, – кондукторша властно протянула руку.

Трамвай погромыхивал, проносясь мимо цветущего парка, а Вовка все думала, как ей быть. В кошельке пусто, наберется разве что пара рублей, карточка кончилась. А пешком до Лёлиного дома – не меньше сорока минут.

– Ну? – наседала кондукторша, оглядывая Вовку презрительным взглядом.

– У меня тут… – Вовка раскрыла отделение для мелочи. – Вот. Понимаете…

– Не платим – значит, выходим, – отрезала кондукторша, ткнув в сторону дверей. – Ну?

Вовке хотелось огрызнуться. Вот тебе и «ну»…

Она покорно вышла в конце парка. В воздухе витал тополиный пух, белые хлопья неслись по асфальту, набивались в стоки. Одуряюще пахло поздней сиренью, скошенной травой и летним жаром. Вовка зажмурилась под солнечными лучами и вдохнула поглубже.

Кондукторша, конечно, грымза – могла бы и не выгонять, Вовка не какая-нибудь хамская шпана. Ну и ладно! Дойдет, не развалится. Не так уж тут и далеко.

Угол парка Вовка решила срезать. Шла по каемке заросшего пруда, нежилась под теплым солнышком и думала, что, если бы в доме не отключили электричество, не сел бы телефон, помнила бы номер Лёли она наизусть – ни за что бы никуда не выбралась. Так и торчала бы в своем онлайн-дневничке все выходные. И если по дневнику Вовка скучала – столько всего бы уже успела понаписать! – то в квартире даже днем было как-то не по себе. Странно и одиноко. А тут, на улице – настоящее лето, почти свобода, и еще немного, совсем-совсем чуть-чуть, и начнется новая жизнь. Та самая взрослая жизнь, в которую Вовка так рвалась.

Она зажмурилась и едва сдержалась, чтобы не завопить от восторга.

А потом, чуть не царапнув затылок, прямо над головой прожужжала какая-то штуковина. В лицо швырнуло пряди, и Вовка едва не взвизгнула.

– Да ты чего?! – закричала она через пруд.

Квадрокоптер снизился над ряской, и паренек перехватил его прямо на лету. Обернулся к Вовке, прищурился и вдруг расплылся в улыбке.

– О, а я тебя знаю!

Вовка так и полыхала. Она терпеть не могла все, что летало. В детстве ей чуть не отрезало палец летающей тарелкой – зашивали в деревенском медпункте, – и тогда ей было не до смеха. Вот и теперь вспомнился красный пластиковый край, острый как бритва, и захотелось наброситься на дурака с кулаками.