Лань в чаще. Книга 2: Дракон Битвы

Это была полупросьба-полуприказ, и дружина неуверенно ударила мечами о щиты. Фьялли не могли отказать в своей преданности той, которую избрал их конунг, но это оказалось слишком неожиданно: ведь они привыкли считать Ингитору дочь Скельвира врагом Торварда, а значит, и своим! То, что он встретил ее на Квиттинге, было удивительно, но объяснимо; если бы, получив ее в руки, Торвард взял ее в наложницы, было бы еще более объяснимо и вовсе не удивительно; но вот то, что он объявил ее своей будущей женой и кюной фьяллей, приводило всех в недоумение.

– Все равно как Хёрдис Колдунья тридцать лет назад, – первым сказал седовласый Альвор ярл из Бергелюнга. – Сначала Торбранд конунг враждовал с ней, потом женился на ней, а мы ничего не понимали.

– Ребята, ну, я вам потом расскажу, ну, потерпите! – отбивался Халльмунд от бесчисленных вопросов, сыпавшихся на него со всех сторон. Как ближайший друг конунга, он в глазах прочих был обязан все знать, но знал пока только в общих чертах. – Ну, они встретились на Квиттинге и сначала не знали, кто они, а когда узнали, уже было поздно… Но поздно не в том смысле, как Эйнар подумал!

– Да нравится она ему, вы что, не видите? – наблюдательный и невозмутимый Флитир Певец только пожимал плечами. – Чего вам еще надо?

– Йомфру Ингитора поедет со мной! – добавил Торвард. – Она начала этот поход раньше нас всех и имеет право видеть, чем он кончится. Без ее помощи я не достал бы Дракон Битвы и руна Славы не зажглась бы для нас.

Среди такого множества незнакомых, жадно разглядывающих ее людей Ингитора чувствовала себя неуютно и старалась все время держаться возле Торварда. Теперь, видя его постоянно среди дружины, она стала лучше понимать его: ей стало во многом ясно то необычное, что мерещилось ей в нем еще в Медном Лесу и чего она тогда не могла понять. Он действительно был конунгом, не только по рождению и воспитанию, но и по духу. Это сказывалось даже в том, как он оглядывался, стоя в толпе людей. К каждому из этих тысяч от него тянулась невидимая нить: каждого, вплоть до самых незаметных, он ощущал как продолжение себя. Он был их сердцем, их умом и волей, которая двигала их вперед. Он умел думать за целое войско. И там, в лесу, куда он пришел один, умом и духом он продолжал оставаться во главе целого войска и с ним шла сила многих. Он был человеком на своем месте , и это счастливое совпадение многократно усиливало его лучшие качества. Он был близок к каждому из своих хирдманов, но чувствовал скорее свою обязанность прикрывать их, чем право прикрываться ими. Он мог остановиться, чтобы самолично исправить неверное крепление меча какому-нибудь молодому хирдману, красному от смущения, и доходчиво объяснить, как и почему это надо делать. Даже теперь, в толпе, он по-прежнему казался ей выше всех, хотя поблизости имелись люди длиннее . В дружине у него имелось немного соперников: «три лба здоровых», то есть его телохранители, Гудбранд Ветка, Кетиль Орешник и Асбьерн Поединщик, действительно были подобраны под него самого по росту и силе, но иной раз за утро он ухитрялся загонять всех троих до изнеможения и еще говорил, что надо скорее подобрать кого-нибудь четвертого вместо Ормкеля! Чтобы прикрывать его в бою, как положено, им ведь приходилось успевать за ним, а это давалось нелегко!

Сам же Торвард прилагал все силы к тому, чтобы Фьялленланд понял, что означает для него имя Ингиторы дочери Скельвира не в прошлом, а в настоящем. Для его собственного счастья было необходимо, чтобы отчуждение между его невестой и его дружиной растаяло как можно скорее. В первый же вечер после их прибытия в Трехрогий фьорд, на пиру, который устроил в их честь удивленный и восхищенный Лейдольв Уладский Беглец, Торвард подошел к Ингиторе, вытащил ее из-за женского стола, на руках перенес через гридницу и усадил на свое собственное высокое сиденье. После этого он встал на колени на верхней ступеньке, высыпал в подол изумленной и смущенной Ингиторе горсть золотых колец, стал брать их по одному и надевать ей на пальцы.

– Помнишь, я тебе обещал? По золотому кольцу на каждый палец? – приговаривал он, перемежая речь поцелуями каждого пальца возле кисти. –  Руки белой Хлинны… льна унизать златом… Пять… шесть… семь…

Он вовсе не был пьян – просто для него любить и означало дарить золотые кольца и стоять на коленях, и возможность сделать это на глазах у дружины, чтобы все видели торжество его возлюбленной, только увеличивала его собственную радость и торжество. А дружина приветственно кричала, и Ингитора уже казалась фьяллям прекраснее Фрейи, потому что они не могли не преклоняться перед той, перед которой преклонялся их конунг! Тридцать лет назад, когда Торбранд конунг привел к ним Хёрдис, не было ничего подобного!