Ландшафты Зазеркалья

Достаточно терпеливой борьбой за «пролетарского писателя», то и дело, впрочем, совершавшего политические «ошибки», определялись многолетние отношения Ленина с Горьким. Переписка с Горьким, выпустившим после Октября злую и откровенную книгу очерков о революции и в конце концов вынудившим Ленина отправить его в неофициальную эмиграцию, где он и пребывал до 1928 года, дает наглядный, хотя и очень редкий в ленинской биографии пример возможности либерального «руководства литературой». Впрочем, как и маленькая рецензия на вполне «контрреволюционную» книжку Аркадия Аверченко «Дюжина ножей в спину революции».

Сегодня обращает на себя внимание не столько даже решительное требование переиздать (с какими бы то ни было политическими целями) сборник рассказов Аверченко, открывающийся гневным восклицанием: «Разве та гниль, глупость, дрянь, копоть и мрак, что происходит сейчас — разве это революция?» — сколько обращение Ленина именно к художественному уровню этой прозы. «Талантливая книжка», «замечательно сильные места этой высокоталантливой книжки», «прямо-таки превосходные вещички», «с поразительным талантом изображены…» и пр. Невозможно даже представить нечто подобное в устах Сталина!

При этом Ленин готов был признавать свою «некомпетентность», в отличие от всех последующих руководителей нашего государства, сплошь и рядом ничего в искусстве не смыслящих. Очень выразителен с этой точки зрения эпизод из воспоминаний Клары Цеткин. Беседа коснулась нового искусства. «…мне не хватает органа восприятия, чтобы понять, почему художественным выражением вдохновенной души должны служить треугольники вместо носа…», — саркастически заметила Цеткин. «Ленин от души расхохотался. — Да, дорогая Клара, ничего не поделаешь, мы оба старые… За новым искусством нам не угнаться, мы будем ковылять позади».

В оценках литературы Ленин зачастую не может отказаться от «староинтеллигентской» реакции на художественное качество произведений (как-никак дворянин, из учительской семьи, юрист, окончивший гимназию и получивший высшее образование до революции, знавший несколько иностранных языков). Однако из ленинского наследия нельзя вычеркнуть и многое из того, что прямо противоречит его «староинтеллигентским» рефлексам. Здесь и «закрытие царских памятников» с заменой их на «бюсты» революционеров; и великий поход на религию; и совет Луначарскому «все театры <…> положить в гроб»; и замечание в письме Горькому насчет Короленко («Таким „талантам“ не грех посидеть недельку в тюрьме…»; и личная разработка структуры Наркомпроса («Художественный сектор оставить как единый сектор, поставив „политкомов“ из коммунистов во все центральные и руководящие учреждения этого сектора»); и «Письмо о пролеткультах», в котором партия указала этой организации ее место, заподозрив в Пролеткульте претензии на перехват руководящей роли в области культурного строительства. В ленинских «Директивах по киноделу» (1922) были изложены установки, успешно воплощавшиеся потом чуть ли не на протяжении века, от советского Наркомпроса вплоть до нынешнего Министерства культуры РФ и его бывшего министра Мединского: «Наркомпрос должен организовать наблюдение за всеми представлениями и систематизировать это дело. Все ленты, которые демонстрируются в РСФСР, должны быть зарегистрированы и занумерованы в Наркомпросе», а «картины пропагандистского и воспитательного характера нужно давать на проверку старым марксистам и литераторам».

Нэп, продвинув вперед советскую экономику, чрезвычайно ужесточил вместе с тем идеологическую ситуацию в культуре, культурную политику партии, усилил в ней репрессивные настроения. Об этом выразительно свидетельствуют отношения Ленина с Наркомюстом в 1922 году, ужесточение статей Уголовного кодекса в письменных указаниях Ленина тогдашнему наркому юстиции Д. Курскому.

Многие действия советской власти эпохи Гражданской войны и инициированные лично Лениным, не могут вызвать ничего, кроме гнева и возмущения. Я имею в виду десятки распоряжений, писем и записок по части заложников, экспроприации церковных богатств, расправы со священно­служителями, расстрелами и пр. Большей частью все эти указания давались сугубо закрыто и секретно, не имея ничего общего с правовым законодательством. При этом требовалось «немедленное возвращение» их отправителю. Именно так, секретно, происходила, по распоряжению Ленина, массовая высылка за границу осенью 1922 года на двух специально снаряженных пароходах большой группы крупных деятелей русской культуры. В письме Дзержинскому, с которым нужно было «секретно, не размножая», ознакомить членов Политбюро, Ленин указывал: «К вопросу о высылке за границу писателей и профессоров, помогающих контрреволюции. Надо это подготовить тщательнее» и «поручить все это толковому, образованному и аккуратному человеку в ГПУ». Как ни парадоксально, среди репрессий советской власти это был один из наиболее «гуманных» актов: таким образом Ленин сохранил жизнь многим замечательным русским мыслителям и интеллигентам, которые вряд ли бы уцелели в России 1930-х годов.