Ландскрона (сборник современной драматургии)

Шарковский один. _ ШАРКОВСКИЙ. Тринадцатое марта. Пытался организовать съезд антихристов; однако власти усиленно вставляют палки в колеса. Стараюсь убеждать, ублажать, доказывать, уговаривать, угрожать - все бесполезно. Глухая стена... Пятнадцатое марта. Еще одно хорошее дело загублено. Нет денег. Нет денег. Нет денег. Всего только нет денег. Бешеное безденежье... Двадцать первое марта. Дерьмо. Вездесущее и неопровержимое... Двадцать четвертое марта. Целый день ожидал краха этой ублюдочной цивилизации с ее фальшивым механизмом на золотых шестернях... Двадцать девятое марта. Дерьмо... Четвертое апреля. Я стою на перроне ночью и, возможно, ожидаю поезда. Но, вероятнее все же, тот мне вовсе не нужен. Порывами налетает ветер, и дождь хлещет мне в спину. Вдруг ко мне подходят несколько мужчин в дождевиках с капюшонами, с фонарями и ружьями. "Вы здесь не видели волка?" - спрашивают они. "Зачем он вам?" - возражаю я. "Так не видели?" - настаивают они. "Волка здесь не было", - отвечаю я. Мужчины уже собираются уходить, но один из них, в очках, задержался и говорит: "Если вы все-таки его увидите, будьте любезны сообщить мне; вот вам моя карточка. Я преподаю в здешнем университете. Буду чрезвычайно рад новой встрече", говорит он. "Благодарю вас", - отвечаю я. И они уходят. Минут через десять я слышу отдаленную пальбу из ружей. Потом ко мне подходят еще двое и спрашивают: "Вы не видели здесь людей, которые ищут волка?" - "Людей я видел, - отвечаю я, - и еще я слышал выстрелы. Идите в ту сторону, если вы хотите их отыскать". "Ну нет, это маловероятно, - говорят мне эти двое, - навряд ли бы они стали стрелять. У них бы на то и духу не хватило". Потом пришел поезд, мне было на него наплевать, но я уже чувствовал себя спокойнее... Четырнадцатое апреля. Мое выступление на художественном совете. Старался говорить с достоинством. Поначалу слушали с вежливым равнодушием, и только потом началось. О достоинстве уже не думал. Уж лучше бы топтали меня ногами. В каком это было году - не помню. Давно, должно быть. Апрель для меня всегда месяц бедствий Иерусалима... Шестнадцатое апреля. Дерьмо. _ Свет гаснет и почти сразу же зажигается. Письменный стол неожиданно превращается в стол операционный. Шарковский, обнаженный по пояс, лежит на столе. Бедра его накрыты простыней, на грудь наброшена белоснежная салфетка. Появляются Борис Наумович и Маргарита Эмильевна в медицинских халатах, с марлевыми масками на лицах, на руках обоих - резиновые перчатки, а на головах у Бориса Наумовича и Маргариты Эмильевны надеты весьма странные головные уборы - длинные конические шапки с хвостами на концах. _ МАРГАРИТА ЭМИЛЬЕВНА. Борис Наумович. Борис Наумович. Давайте я поправлю вам халат сзади.

БОРИС НАУМОВИЧ. Маргарита Эмильевна, золотце. Очень мало времени. Давайте начинать.

МАРГАРИТА ЭМИЛЬЕВНА. Это же всего секунда. _ Шарковский тревожно приподнимается. _ ШАРКОВСКИЙ. Как так - начинать?!

МАРГАРИТА ЭМИЛЬЕВНА. Он поднимается.

БОРИС НАУМОВИЧ. Держите его. _ Маргарита Эмильевна с силой укладывает Шарковского на место. _ ШАРКОВСКИЙ. Как - начинать? Вы же меня не усыпили.

БОРИС НАУМОВИЧ. Лежите спокойно, Шарковский. Вы спите. У нас очень хороший наркоз. (Маргарите Эмильевне.) Держите его крепко. Я начинаю.

ШАРКОВСКИЙ (кричит). Нет! Усыпите меня! Нельзя! Нет!

МАРГАРИТА ЭМИЛЬЕВНА (Шарковскому). Ничего. Ничего. Ничего. Сейчас уже начнем. _ Борис Наумович картинно взмахивает остро заточенным скальпелем и делает длинный разрез на животе Шарковского. _ БОРИС НАУМОВИЧ. Черт, рука не туда пошла. Надо попрактиковаться еще дома на говядине. _ Маргарита Эмильевна продолжает держать Шарковского и с большим любопытством следит за действиями Бориса Наумовича. _ МАРГАРИТА ЭМИЛЬЕВНА. Ну и что там у него?

БОРИС НАУМОВИЧ. Не ваше дело. Не отвлекайтесь.

ШАРКОВСКИЙ. Усыпите меня!.. Вы же режете по живому.

БОРИС НАУМОВИЧ. А ну-ка еще раз! (Снова взмахивает скальпелем и делает еще один разрез, рядом с первым.) Вот теперь уже лучше. Вы, Шарковский, не морочьте нам голову, будто вы не спите. Такой дозы хватило бы, чтобы укокошить слона.

МАРГАРИТА ЭМИЛЬЕВНА (Шарковскому). Ну-ну, потерпите, ничего страшного. Вы сами себе, Шарковский, оказываете медвежью услугу, сочиняя искусство для избранных.

БОРИС НАУМОВИЧ. Так вот режем, режем, режем... Каждый день одна и та же петрушка.

ШАРКОВСКИЙ. Господи, как больно!..

МАРГАРИТА ЭМИЛЬЕВНА (Шарковскому). А сестра моя, она была от вас без ума. "Ничего, - говорит, - другого не надо. Шарковский, - говорит, - это наше все". Вы для нее были больше чем просто кумиром.

ШАРКОВСКИЙ. Я совсем обессилел. Теперь мне уже все едино.

БОРИС НАУМОВИЧ (Маргарите Эмильевне). Что вы там утешаете этого контрреволюционера?! Идите лучше сюда. Оставьте его. Он не станет носиться, как курица, с распоротым брюхом. Ему следовало бы раньше изучать искусство жить напропалую.

МАРГАРИТА ЭМИЛЬЕВНА (приближаясь к Борису Наумовичу). Что мне нужно делать?

БОРИС НАУМОВИЧ. Возьмите тоже инструмент. Будете мне помогать.