Лангбэрроу

— Только одни неприятности, — сказала Дороти.

— Абсолютно.

— Никаких подглядываний, — сказала Романа. — Слово президента.

Он кивнул и вернулся обратно.

— Нет, дедушка! Я не оставлю тебя! — Девушка отчаянно цеплялась за него. Ее глаза были красны от слез.

— Ты не можешь оставаться здесь, Сьюзен. На Галлифрее слишком опасно. Семья Мамлауреи позаботится о тебе.

— Я не уйду. Я хочу быть с тобой и помогать.

— Сьюзен! — В его голосе послышалась властная нотка. Она удивилась. — Ты должна пойти. Возможно, я тоже. Надолго.

— Куда? — прошептала она.

— Не знаю. Но я всегда буду с тобой. И однажды я вернусь. А ты будешь вспоминать меня.

Он крепко обнимал ее, когда в комнату вошла старуха с двумя сумками и плащами.

Сьюзен стихла, поскольку она была готова к отъезду.

Он выбрал несколько книг с полок и положил в ее сумку. Затем он вновь обнял ее.

— Пожалуйста, береги себя, дедушка.

— И ты, дорогое дитя.

— Я буду ждать. — Она выбежала из комнаты за няней.

Старик — по крайней мере, он казался очень старым — некоторое время стоял у окна. Вернувшись в комнату, он подошел к полкам, медленно проводя рукой по корешкам книг.

Всегда одно и то же, — сказал он.

Он спустился вниз по лестнице и вышел на улицу.

— Я думала, что на Галлифрее не было родителей, — сказала Дороти. Доктор повернулся к ней.

— Некоторые считают это преимуществом, — сказал он и растворился в воздухе.

— Когда-то были родители, — пояснила Инносет. — Смотря, насколько далеко Вы возвращаетесь.

Вновь они последовали за Доктором.

— Я предполагаю, что речь идёт о проклятии Пифии, — подвела итог Дороти.

Далекий пожар затух, но дым все еще дрейфовал по городу, душа серое утро. Строилось множество новых зданий. Здесь присутствовал оптимизм, утраченный в более позднем Капитолии, который они знали.

Верхний город строился на обширных арках. Они пересекались с другими арками и мостами, несущими здания и сады, соборы и колокольни.

Пока они летели к центру города, солнце прорвалось через дым. Это было бледное холодное солнце, но Инносет открыто заплакала при его появлении.

— Лила? — спросил Крис. — Ты в порядке?

Она держала за руки его и Роману, но была бледна, а глаза потемнели.

— Это из-за полёта, — сказала она. — Пройдет.

Впереди была башня высотой в сотню арок. Доктор шел на встречу на высший уровень, который был щедро усажен зеленью.

Человек в темно-красной одежде стоял среди серых роз, растущих там. Он был невысок и носил пышные усы. Он изучал шахматную доску, её фигуры находились в середине игры. Но в пределах каждого квадрата шла еще одна игра с ее собственными фигурами. Игра, которая нужно выиграть, чтобы квадрат смог стать частью большей игры.

Доктор подошел поближе, чтобы посмотреть на это, явно очарованный и неспособный сопротивляться этому.

Глубоко в пределах тех внутренних площадей, были еще площади, невидимые глазу. Доктор то ли сжимался, то ли фигуры росли вокруг него. Другие почувствовали себя вовлеченными.

— Где ты был? — потребовал человек в красном, и игра прервалась.

Другой человек, темный, скрытый, за которым они следовали, стоял перед ним со взглядом презрения.

— Убегал от твоих личных охранников, Рассилон. Почему они пытались убить меня?

Дороти почувствовала, что рука Инносет напряглась при упоминании этого имени.

— Я проинструктировал их найти тебя. Не больше.

— Они превзошли себя.

Правитель Галлифрея изучал глубины шахматной доски.

— Я не могу позволить себе потерять тебя.

— Почему? Что тебе нужно?

— Ничего, — ответил Рассилон. — Ты должен знать, что я предпринял действия, которые счёл необходимыми для продолжения своих реформ.

Другой подошёл к краю сада, где с балкона не был виден город.

— Я предупредил тебя. Чистка — не лечение. Если кровь продолжит литься, ты вскоре утонешь.

— Но у меня так мало времени!

— Поскольку ты не доверяешь никому продолжить твою работу.

— Это слишком дорого. И теперь я даже не могу доверять своим охранникам, чтобы позвать друга.

— Друга? — Другой казался удивленным. Он сложил руки на груди как священник.

— Да, — настаивал Рассилон. — По крайней мере, я могу доверить тебе критиковать меня.

— А те инакомыслящие в храме? Они тоже были твоими друзьями? Это было их мученичество или что-то еще, на усмотрение твоих охранников?

Рассилон последовал за ним мимо роз.

— Ты не должен уходить. Галлифрей нуждается в твоем мудром совете.

— Ошибаешься, — сказал Другой.

— Нет. — Рассилон был серьезен. — У нас есть путешествия во времени. Гармония. Станки и Дома. У нас снова есть будущее. Ничего из этого не было бы возможно без тебя. Перед лицом исчезновения у нас появилась стабильность.

— Слишком стабильно. Слишком большая гармония. Галлифрей без конца. Галлифрей бесконечно. Дети станков Рассилона будут иметь тринадцать жизней. В то время как у нас, дорогой друг, обреченных реликвий другой эпохи, есть только одна короткая жизнь. — Он вздохнул. — Время найти что-то получше.

— Ты не можешь уйти, — сказал Рассилон. Темная фигура встряхнула головой.

— Я завещаю тебе свои розы, Рассилон. Их мучают, режут ножницами. Ты можешь устроить чистку им.